Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

Не знаю, как ум у него отступилъся! У протопопицы моей однарятка московская была, не згнила; по-русскому — рублев в полътретьяцеть[585], и болши — по-тамошнему; дал нам четыре мешка ржи за нея, и мы год-другой тянулися, на Нерче-реке[586] живучи, с травою перебиваючися.

Все люди з голоду поморил[587], никуды не отпускал промышлять, осталось небольшое место; по степям скитающеся и по полям траву и корение копали, а мы с ними же; а зимою — сосну; а иное — кобылятины Бог даст. И кости находили, от волков пораженных зверей, и что волк не доест — мы то доедим. А иные и самых озяблых ели волъков и лисиц, и что получит — всякую скверную. Кобыла жеребенка родить, а голодные втай и жеребенка и место скверное кобылье сьедят. А Пашков, сведав, и кнутом до смерти забьет. И кобыла умерла, — все извод взял, понеже не по чину жеребенъка тово вытащили из нея: лишо голову появил, а оне и выдернули, да и почали кровь скверную есть. Ох времени тому!

И у меня два сына маленьких умерли в нуждах тех[588], а с прочими, скитающеся по горами и по острому камению, наги и боси, травою и корением перебивающеся, кое-как мучилися. И сам я, грешной, волею и неволею причатен кобыльим и мертвечьим звериным и птичьими мясам. Увы грешной душе! Кто даст главе моей воду и источник слез, да же оплачю бедную душу свою, юже зле погубих житейскими сластми[589]?

Но помогала нам по Христе боляроня, воеводская сноха, Евдокия Кириловна[590], да жена ево, Афонасьева, Фекла Симеоновна: оне нам от смерти голодной тайно давали отраду, без ведома ево. Иногда пришлют кусок мясца, иногда — колобок, иногда — мучки и овсеца, колько сойдется, четверть пуда и гривенку[591]^— другую, а иногда и полъпудика накопит и передаст, а иногда у куров корму ис корыта нагребет. Дочь моя, бедная горемыка, Огрофена, бродила втай к ней под окно. И горе, и смех! Иногда робенка погонят от окна без ведома бояронина, а иногда и многонько притащит. Тогда невелика была, а ныне уж ей 27 годов, — девицею, бедная моя, на Мезени, с меньшими сестрами перебиваяся кое-как, плачючи, живут. А мать и братья в земле закопаны сидят[592]. Да што же делать? Пускай, горкие, мучатся все ради Христа! Быть тому так за Божиею помощию, на том положено — ино мучитца, ино мучится веры ради Христовы. Любил протопоп со славными знатца, люби же и терпеть, горемыка, до конца. Писано: не начный блажен, но скончавый[593].[594] Полно тово, на первое возвратимся.

Было в Дауръской земле нужды великие годов с шесть и с семь, а во иные годы отрадило. А он, Афонасей, наветуя мне, безпрестанно смерти мне искал. В той же нужде прислал ко мне от себя две въдовы, сенныя ево любимые были, Марья да Софья, одержимы духом нечистым. Ворожа и колдуя много над ними, и видит, яко ничтоже успевает, но паче молъва бывает[595],[596] — зело жестоко их бес мучит, бьются и кричат. Призвали меня, и поклонилися мне, говорит: «Пожалуй, возьми их ты и попекися об них, Бога моля; послушает тебя Бог». И я ему отвещал: «Господине! Выше меры прошение, но за молитв святых отец наших вся возможна суть Богу». Взял их, бедных.

Простите, во искусе то на Руси бывало, — человека три-четыре бешаных, приведших, бывало, в дому моем, и за молитв святых отец отхождаху от них беси, действом и повелением Бога живаго и Господа нашего Исуса Христа, сына Божия, света. Слезами и водою покроплю и маслом помажу, молебная певше во имя Христово. И сила Божия отгоняше от человек бесы, и здрави бываху, не по достоинъству моему, ни, никакоже, — но по вере приходящих. Древле благодать действоваше ослом при Валааме, и при Улияне-мученике — рысью, и при Сисинии — оленем, говорили человеческим гласом[597]. Бог, идеже хощет, побеждается естества чин[598]. Чти житие Феодора Едесскаго, тамо обрящеши: и блудница мертваго воскресила[599]. В Кормчей[600] писано: «Не всех Дух Святый рукополагает, но всеми, кроме еретика, действует».

Таже привели ко мне баб бешаных. Я, по обычаю, сам постился и им не давал есть, молебствовал, и маслом мазал, и, как знаю, действовал. И бабы о Христе целоумны и здравы стали, я их исповедал и причастил. Живут у меня и молятся Богу; любят меня и домой нейдут. Сведал он, что мне учинилися дочери духовные, осердилися на меня опять пущи старова — хотел меня в огне жжечь: «Ты, де, выведываеш мое тайны!» А как, петь-су, причастить, не исповедав? А не причастив бешанова — ино беса совершенно не отгонишь. Бес-от веть не мужик, батога не боится! Боится он креста Христова да воды святыя, да священнаго масла, а совершенно бежит — от Тела Христова. Я, кроме сих таин, врачевать не умею. В нашей православной вере без исповеди не причащают; в римъской вере творят так, не брегут о исповеди, а нам, православие блюдущим, так не подобает, но на всяко время покаяние искати.