Том 18 (XVII век, силлабическая поэзия)

Во граде превелице некто царствоваше,
многими земли, страны славно обладаше,
Емуже даде Господь супругу благую,
благочестным житием доброцветущую.
Той умыслил святая места посетити,
идеже страда Христос, поклон сотворити;
Восприем убо путь свой, странствие творяше,
а супруга во граде царственном осташе.
При ней же и брат царский, юный телом, был есть.
иже не мало время доброчинно жил есть.
Елмаже прият возраст, нача сверепети
и на красная лица женская смотрети,
А занеже царица зело красна бяше,
очы своя на ону часто обращаше,
И нача безвременно[429]

к оней приходити,таже не убояся мысли си открити,
Что любовию ея велми палим бяше
и плотека сожития с оною желаше.
Царица удивлшися безстудствию его,
не яви лица ему весело своего.
И яла есть к чистоте словом увещати,
да бы не мыслил братня ложа оскверняти.
Он, посрамлен тогда быв, печален явися
и воздержен на неко время сотворися,
Но демону палящу паки его тело,
еще дерзнул к царице приступити смело
И о нечистом деле точне[430] глаголати, —
даже не зна царица, что с ним содеяти.
Рече убо оному: «Имам на пирг[431] ити,
во еже бы ся нечто тамо утешити;
Ты мене аще тамо един предвариши,
желаемое дело удобь получиши».
Он с радостию иде и на пирг возшел есть,
ожидая царицы, на долзе седел есть.
Она в той час лествицу велела отъяти,
да бы не к тому дерзал словом ей стужати[432].
Пристави же два раба оному служити
и две деве нуждная по вся дни носити,
Яже свыше вервием[433] он к себе влачаше
и сосуды вниз тем же вервием спущаше.
Тако седе целое лето и другое,
да же царь возвратися во царствие свое.
Емуже близ пришедшу, царица мыслила,
да бы честь достойную царю сотворила.
Грады, веси и пути строити веляше,
сама во стретение царское идяше
С боляры и велможи. Но и заключенна
царска брата содея тогда свобожденна, —
Иже предварь[434] царицу ко царю течаше,
целование ему достойное даше.
Царь, видя брата бледа и во долгих власах,
непщева[435], яко болен бяше в многих часех;
Ят его о здравии плоти вопрошати,
худости и влас долгих хоте вину знати.
А занеже брат с царем на едине бяше,
на честную царицу клеветы вещаше,
Глаголя: «Яко жена не есть верна тебе,
многи прелюбодеи собрала есть себе,
С нимиже ложе твое выну оскверняше
и мене на зло дело часто увещаше.
Но бояся аз Бога, не хотех пребыти,
аще бы ми от нея и убиту быти.
Она, яко по воли мене не имяше,
на пирзе мене гладом и хладом томяше».
Царь, услышав глаголы, веру брату ял есть,
царицу погубити во ум себе взял есть, —
Яже о беде своей ни от части[436] знаше,
во стретение царю радостно идяше.
И пришедши смиренно ему поклонися,
лобзание подати царю приближися, —
Иже, гневом палимый, ону похитил есть
за власы и о землю люто ударил есть; —
Яже ели живая на земли лежаше,
ничто слышя слов мужа, ничто глаголаше.
И он в ярости блудом ону обвинил есть
и смертию казнити абие судил есть.
Призвав же рабы своя, веле восхитити
жену на колесницу, скоро овозити
В далекочюжду страну и смерти предати,
во еже бы никому о ней вести взяти.
Раби царское слово делом сотвориша,
вземше на колесницу, ону возложиша
И в далеку пустыню, бедну, отвезоша;
в нюже по мнозех дниех егда приидоша,
Зашедше во глубину, хотеша убити,
но сердца жену красну начаша любити.
Первие убо ону блудити хотеша,
потом же погубити волю си имеша.
И елма яша ону к земли полагати,
она к Господу яла слезы источати,
Просящи пособия, да не оживится,
но точию[437] от злых раб не осквернится.
Егда же паки ону нудиша лежати,
она гласом велиим яла есть кричати.
В то время некто силный близу путь течаше
и вопль сущий в пустыни во уши прияше.
Притек с людми, обрете борющуся жену
со скверными рабами, но не одоленну;
Мня разбойники быти, оны погубил есть,
а благочестну жену скверны свободил есть.
И зря благообразну, нача вопрошати,
да бы о случаи си хотела сказати.
Она достоинство си пред ним утаила,
да приимет во рабу прилежно просила,
Токмо да не понудит в чистоте страдати,
а она верно во всем хоте работати.
Велможа, видев беду, то ей обещал есть —
не прикоснутися ей — и с собою взял есть.
Пришед же в дом свой, жене по чину сказаше,
яко ту жену честну во рабу си взяше.
Жена, зрящи лепоту ея, удивися,
благонравию паче того почюдися.
Егда же дни доволны верно им служаше,
Божиим пособием всем любима бяше.
Князь убо со женою сына ей вручиста,
да наставляет его яко весть, просиста.
Она того младенца тощно[438] пествоваше,
здравие его паче своего храняше.
И о сане ни слова своем известила,
но елико можаше в тайне сохранила.
Присно же ко Господу молбы возсылаше,
во бдении и посте мнозе пребываше;
Емуже враг завидев, хоте спону[439] дати,
да бы ю в супружество кому-либо взяти.
В то время в дворе князя брат его живяше,
иже воинску службу храбро совершаше.
Тому демон во сердце любовь к ней вложил есть,
иже ю в супружество прилежно просил есть:
Она всеми образы ему отрицаше,
яко в чистоте жити имать, глаголаше.
Брат княжий разгневався, ял есть промышляти,
како бы отмщение жене той отдати.
Во едину убо нощь, егда утрудися
жена и с отрочатем спати положися,
Он во первосоние отрока заклал есть,
а ей спящей во руку нож держати дал есть.
Бедная, не знающи, что враг ей содея,
возбнувши[440], познала нож у руки своея;
Потом кровь отрочате многу ощутила,
страшным гласом абие[441] мног вопл сотворила.
Тогда со свещами к ней мнози притекоша,
отрока закланнаго при ней обретоша
И нож, во руце ея держимый, узреша, —
ону заклавшу быти вси согласно реша.
Родители со страхом ту же прибегоша,
от жалости о сыне едва не умроша.
И враг, брат княжий, ту же абие явися,
аки не знаяй дело, на жену ярися:
Всяких мук достойную осуждая быти
и не престаше брата к тому приводити.
Но Господь сердце его кротко сотворил есть,
о жене того дела никако мыслил есть;
Аггел Божий во сердце его полагаше,
яко онаго врага то зло дело бяше.
Темже не хоте жены на муки отдати,
точию умысли ю за море изгнати;
К корабленником убо слезную послал есть,
в чюждых ю оставити странах приказал есть.
Они, приемше жену, за море плаваху,
а зряще жену красну, похотми горяху;
Наченше ей безстудно о том глаголати,
да бы ся не отрекла с ними пребывати.
Она, яко глас змиин, сей от них слышаше,
всячески неистовым себе защищаше;
Яша убо лютии плачущей претити[442],
яко, аще не ляжет, имут утопити.
Она рече: «Убийте или утопите,
точию плоти грешней скверны не творите!»
Сквернии, елма ничто успети могоша,
на пустый остров некий ону извергоша.
По немже она хождши зело утрудися,
хладна сущи и гладна, спати положися.
Елма же уснула есть по молитве мнозе,
с упованием целым о Господе Бозе,
Тогда Мати Божия спящей ей явися,
еяже, яко солнце, лице просветися,
И рече ей: «О, жено, много ты страдала,
да бы супружескую чистоту сдержала.
Отселе не имаши искусов прияти,
Бог ти имать от всех враг свободу подати;
Обида и невинность твоя проявится,
а злокознство врагов ти светло обличится.
Собери токмо траву, яже под главою,
прокаженных будеши исцеляти тою;
Тем художеством имать Бог тя прославити
и пред лицем мужа ти здраву поставите».
Возбудившися она, зело рада бяше,
с молитвою слезною траву собираше.
И рукава оною своя исполнила,
потом, во корабль вшедши, чинно усушила, —
Ибо в третий час на день корабль приближися,
правлением Божиим к оней устройся.
Она корабленники яла есть просити,
да бы ю изволили в корабль свой впустити;
Они, видяще жену честну, сотвориша
милость с нею и в корабль, да плывет, впустиша.
Преплывши убо море, в град некий вступила, —
прокаженна травою тамо исцелила,
Потом и ины многи тою исцеляше,
мало ея во вине пити подаяше,
Слава о ней велика везде разширися,
даже и князю тому слышати случися,
Егоже брат, отрока при оней заклаше, —
той же враг проказою в то время боляше.
Хотя убо князь брата того исцелити,
посла рабы ту жену к себе умолити,
Яже по многих молбах в град его идяше
и в дом вниде, но никто оныя познаше.
Прием ю князь, начал есть прилежно просити,
да бы хотела брата его исцелити,
Она, Богом правима, сице глаголаше:
«Исцеления дело несть то сила наша;
Бог врачь есть всемогущий, убо того требе,
да грехи своя скажет брат твой при мне тебе
И при седми послусех[443], тогда исцелеет;
без того врачба моя силы не имеет».
Князь брату слово ея скоро известил есть,
а на исповедь его едва увестил[444] есть.
Собравшымся убо всем, грехи сказоваше
многи, а о убийстве сына не сказаше.
Целителница рече: «Вижду тя таити
грех некий, того ради не могу целити».
Князь брата всеприлежно нача увещати,
да бы, ничтоже тая, потщался сказати.
Видя же, яко болный страхом держим бяше,
аще бы на нь[445] смерть мыслил, сказати веляше,
С клятвою обет дея, что имать простити,
о отмщении злобы никогда мыслити.
Тогда веру ем[446] болный, нача воздыхати
и многия из очес слезы изливати;
С покаянием сердца грех свой изъявил есть,
яко он княжа сына иногда[447] убил есть,
Отмщая кормилице, юже он любяше,
а она в супружество с онем не идяше.
Сей глагол князь услышав, зело умилися,
изгнания честныя жены прослезися;
Жаль бе сына умерша, но одолеваше
жаль, яко невинную жену он изгнаше.
Поплакав же час некий, просил есть от жены,
да бы брат, аще и враг, был уисцеленны.
Она по обычаю вином напоила
с травою и абие целбу[448] сотворила.
Вси возрадовавшеся, жену ту блажиша,
но о изгнанней жене умилно тужиша.
Она же им рекла есть: «Печаль отложите!
Аз изгнанная вами, — Бога восхвалите,
Яко чрез мене, грешну, целбу сотворил есть,
здраву мя на ту вашу нужду возвратил есть».
Князь со женою слышав, зело веселися,
да с нима пребывает, прилежно молися;
Многая ей богатства радостно даяху,
исцеленному да есть супруга, прошаху.
Но она рече: «Несть леть того ми творити,
еще бо ми далече подобает ити».
И почивши ту нечто, в путь свой запустися,
от князя же ей почесть многа сотворися.
Даров от них прияти никаких хотяше,
но целением болных в пути ся питаше.
И прииде во град свой, в немже обитала,
но яко бе царица, никому сказала.
И тамо убо болных премного целяше,
даже глас ушес царских о ней дохождаше.
А в то время брать оный, ю оклеветавый,
близ смерти проказою бе изнемогавый.
Посла убо царь скоро жену пригласити,
да бы брата недуга того свободити.
Целебница пришедши, недуга смотряше
и о исцелении надежду творяше,
Аще токмо изволить вся грехи явити
пред царем, яже ему случися творити,
Пред архиереем же и пред всем сигклитом[449],
и не тяжка бысть царю тем она советом.
Царь убо рече брату вся грехи сказати,
нимало и о смертных страха содержати.
Собранным убо бывшым, грехи сказоваше,
но иже о царице, во сердце держаше.
Целебница рекла есть: «Нечто ты таиши,
от моего врачевства целбы не влучиши»[450].
Царь прилежно ят[451] брата о сем увещати,
да бы не боялся всех грехов си сказати.
Тогда он рече, слезы из очес пущая:
«Оле, беззакония моя суть тяжкая!
Аз невинну царицу разлучих с тобою, —
о царю! — яко она не пребысть со мною.
Аз, окаянный, ону умышлях прелстити,
а она никакоже хоте блуд творити;
Моею клеветою она погубленна, —
се великая злоба моя всем явленна».
Царь услышав, ят себе за власы терзати,
по лицу бити, «увы, увы!» глаголати:
«Како аз без вопроса дерзнух осудити,
тако чистую жену живота лишити?
О, горе мне, бедному! Имам ответ дати,
от Царя Небеснаго казнь люту прияти».
Сицевая прогласив, к брату обратися,
о гресе и болезни его умилися.
И плакався доволно, к целящей вещаше:
«Потщися исцелити, — се брат вся сказаше».
Она дала есть траву ему с вином пити,
и абие в здравие нача приходити.
И по мале времени весь здрав сотворися,
о немже царь с боляры радостен явися.
Но слезы радость его полма[452] преплетаху,
о невинной царице из очес течаху, —
Что и боляре зряще, умилно седеша,
о тойже во печали превелицей беша.
То видящи царица слез не удержаше,
но яко струи воды из очес точаше.
Егда же вины[453] тех слез от нея прошаху,
от словес ю царицу бывшую познаху,
Поряду[454] бо вся сказа, яже с нею быша.
Царь, егда ты глаголы от нея услыша,
Нападе ей на выю, нача лобызати,
прощения за грех свой, иже к ней, желати.
И в веселии мнозе хоте ю пояти
с собою, яко прежде с нею обитати;
Царь во супругу ону себе приимаше,
сигклит ю за царицу имети хотяше.
Но она ко епископу слово обратила:
«Веждь, отче, яко обет в скорбех сотворила,
Еже не к тому[455] мужа до кончины знати,
но в иночестем чине Богу работати.
Аще убо обет сей ты мой разрешиши,
аз не буду виновна, ты же да узриши:
Бог истяжет от тебе за мене ответа,
за зло преступление моего обета;
Аще ся человеком угоден явиши,
всяко разрешением Бога огорчиши».
То слышав, архиерей обет утвердил есть,
иноческия ризы на ню возложил есть.
И тако до конца си Богу работаше,
егоже пособием сохраненна бяше
От скверны и от смерти, — купно Матерь Бога
Марию прославляше за благая многа,
Яже ей в беде бывшей матерски явила,
егда траву сказавши целбы научила.
О, жены предоблия![456] Коль много терпяше
чистоты ради! — а Бог ону соблюдаше.
Тако всем женам требе доблественным быти
и во нуждах чистоту не вредну[457] хранити,
Паче нестерпимую смерть себе избрати,
неже осквернению плоть свою предати.