— А потому что у него нет другой жилплощади: вот в этой комнате я живу, в той — вот они, в этой — вот он, а уж Мышин тут, в коридоре живет.
— Это не годится, — сказал милиционер. — Надо, чтобы все на своей жилплощади лежали.
— А у него нет другой жилплощади, как в корридоре, — сказал Кулыгин.
— Вот именно, — сказал Коршунов.
— Вот он вечно тут и лежит, — сказала Селизнева.
— Это не годится, — сказал милиционер и ушел вместе с дворником.
Коршунов подскочил к Мышину.
— Что? — закричал он. — Как вам это по вкусу пришлось?
— Подождите, — сказал Кулыгин и, подойдя к Мышину, сказал: — Слышал, чего говорил милиционер? Вставай с полу!
— Не встану, — сказал Мышин, продолжая лежать на полу.
— Он теперь нарочно и дальше будет вечно тут лежать, — сказала Селизнева.
— Определенно, — сказал с раздражением Кулыгин.
И Коршунов сказал:
— Я в этом не сомневаюсь. Parfaitement![2]
170. Лекция
Пушков сказал:
— Женщина — это станок любви, — и тут же получил по морде.
— За что? — спросил Пушков, но, не получив ответа на свой вопрос продолжал:
— Я думаю так: к женщине надо подкатываться снизу. Женщины это любят и только делают вид, что они этого не любят.
Тут Пушкова опять стукнули по морде.
— Да что же это такое, товарищи! Я тогда и говорить не буду, — сказал Пушков, но, подождав с четверть минуты, продолжал:
— Женщина устроена так, что она вся мягкая и влажная.
Тут Пушкова опять стукнули по морде. Пушков попробовал сделать вид, что он этого не заметил и продолжал:
— Если женщину понюхать…
Но тут Пушкова так сильно трахнули по морде, что он схватился за щеку и сказал:
— Товарищи, в таких условиях совершенно невозможно провести лекцию. Если это будет ещё повторяться, я замолчу.
Пушков подождал четверть минуты и продолжал:
— На чем мы остановились? Ах да! Так вот: Женщина любит смотреть на себя. Она садится перед зеркалом совершенно голая…
На этом слове Пушков опять получил по морде.
— Голая, — повторил Пушков.
— Трах! — отвесили ему по морде.
— Голая! — крикнул Пушков.
— Трах! — получил по морде.
— Голая! Женщина голая! Голая баба! — кричал Пушков.
Трах! Трах! Трах! — получил Пушков по морде.
— Голая баба с ковшом в руках! — кричал Пушков.
— Трах! Трах! — сыпались на Пушкова удары.
— Бабий хвост! — кричал Пушков, увертываясь от ударов. — Голая монашка!
Но тут Пушкова ударили с такой силой, что он потерял сознание и как подкошенный рухнул на пол.
171. Пашквиль
Знаменитый чтец Антон Исаакович Ш., то самое историческое лицо, которое выступало в сентябре месяце 1940 года в Литейном лектории, любило перед своими концертами полежать часок-другой и отдохнуть. Ляжет оно, бывало, на кушет и скажет: «Буду спать», а само не спит. После концертов оно любило поужинать. Вот оно придёт домой, рассядится за столом и говорит своей жене: «А ну, голубушка, состряпай ка мне что ни будь из лапши». И пока жена его стряпает, оно сидит за столом и книгу читает. Жена его хорошенькая, в кружевном передничке, с сумочкой в руках, а в сумочке носовой платочек и ватрушечный медальончик лежат, жена его бегает по комнате, каблучками стучит как бабочка, а оно скромно за столом сидит, ужина дожидается. Всё так складно и прилично. Жена ему что ни будь приятное скажет, а оно головой кивает. А жена порх к буфетику и уже рюмочками там звенит. «Налей ка, душенька, мне рюмочку», — говорит оно. «Смотри, голубчик, не спейся», — говорит ему жена. «Авось, пупочка, не сопьюсь», — говорит оно, опрокидывая рюмочку в рот. А жена грозит ему пальчиком, а сама боком через двери на кухню бежит. Вот в таких приятных тонах весь ужин проходит, а потом они спать закладываются. Ночью, если им мухи не мешают, они спят спокойно, потому что уж очень они люди хорошие!
172. Помеха
Пронин сказал:
— У вас очень красивые чулки.
Ирина Мазер сказала:
— Вам нравятся мои чулки?
Пронин сказал:
— О, да. Очень. — И схватился за них рукой.
Ирина сказала:
— А почему вам нравятся мои чулки?
Пронин сказал:
— Они очень гладкие.
Ирина подняла свою юбку и сказала:
— А видите, какие они высокие?
Пронин сказал:
— Ой, да, да.
Ирина сказала:
— Но вот тут они уже кончаются. Тут уже идет голая нога.
— Ой, какая нога! — сказал Пронин.
— У меня очень толстые ноги, — сказала Ирина. — А в бедрах я очень широкая.
— Покажите, — сказал Пронин.
— Нельзя, — сказала Ирина, — я без пантолон.
Пронин опустился перед ней на колени.
Ирина сказала:
— Зачем вы встали на колени?
Пронин поцеловал ее ногу чуть повыше чулка и сказал:
— Вот зачем.
Ирина сказала:
— Зачем вы поднимаете мою юбку ещё выше? Я же вам сказала, что я без панталон.
Но Пронин все-таки поднял ее юбку и сказал:
— Ничего, ничего.
— То есть как это так, ничего? — сказала Ирина.
Но тут в дверь кто-то постучал. Ирина быстро одернула свою юбку, а Пронин встал с пола и подошел к окну.
— Кто там? — спросила Ирина через двери.
— Откройте дверь, — сказал резкий голос.