Том 2. Невинный. Сон весеннего утра. Сон осеннего вечера. Мертвый город. Джоконда. Новеллы

Она пристально всматривается в складки платья, где увечная прячет остатки своих рук.

Скажи мне, что это неправда.

Сильвия.У меня больше нет рук.

Сирена.Отчего? Отчего?

Сильвия.Не спрашивай!

Сирена.Ах, как это жестоко!

Сильвия.Я отдала свои руки.

Сирена.Отдала? Кому?

Сильвия.Своей любви.

Сирена.Ах, какая жестокая любовь! Как они были прекрасны, как прекрасны! Ты думаешь, что я их не помню? Я целовала твои руки, столько, столько раз целовала, вот этими самыми устами. Я получала из них хлеб, гранаты, чашку молока… Они были прекрасны, словно Заря создала их своим дыханием, белые, как цветок, нежнее узоров, которые ветер выводит на песке. Они двигались, как отражение солнца в воде, они были выразительнее языка и глаз, то, что они говорили, было как слово милосердия, то, что они отдавали, превращалось в золото… Я их помню: я вижу их, вижу. Однажды они играли с теплым песком: песок сыпался сквозь пальцы, как сквозь сито, им нравилась эта игра, а Беата смотрела на твои руки и смеялась, и я смотрела на них и также радовалась. Другой раз ты очищала ими апельсин: разделила его на тысячу кусочков, один достался и мне и был сладок, как мед. А то еще ты перевязывала ими ногу девочке, она плакала, потому что уколола себе ножку, и боль вдруг прошла, и девочка начала бегать по берегу. А еще раз они играли ее локонами, и каждый локон обвивался кольцом вокруг пальца, и ты возилась с локонами снова и снова, и Беата заснула с росой на устах…

Сильвия(задыхаясь).Не говори! Не говори больше!

Сирена.Ах, какая жестокая любовь!

Молчание. Сирена задумалась.

А где твои руки теперь? Далеко, одни, в земле, в глубине… Их схоронили? А где? В прекрасном саду?

Молчание. Увечная держит ресницы опущенными и опирается головой о стекло, на котором отражается дрожание морской поверхности.

Ты видела, как их уносили? Как они были белы! Их пропитывали крепким бальзамом. А кольца? Со всеми кольцами? Одно из них было с зеленым камнем, другое с тремя перлами, третье — плетеное из золота и железа, и еще одно гладкое в виде блестящего кружочка, на безымянном пальце было только это.

Молчание. Неопределенное выражение появляется на лице калеки, в это время она опускает руки по бокам, переставая сжимать их.

Ты думаешь о них? Они тебе снятся? Если б они отросли снова и опять стали теплыми…

Калека раскрывает глаза и вздрагивает, как бы от неожиданного пробуждения. Руки у нее трясутся.

Что с тобой?

Сильвия.Странно: иногда действительно мне кажется, что у меня руки снова, мне кажется, что я чувствую, как кровь доходит до конца моих пальцев! У меня были руки, когда ты говорила… и гораздо красивее, Сиреночка.

Сирена.Красивее?

Сильвия.Ты меня утешаешь, Сиреночка. Я не могу взять в руки твою звезду, зато я могу смотреть тебе в глаза, могу слышать твой голос. Раз я встретила тебя снова, останься со мною. Я хотела бы, чтобы ты была моей сестрой.

Сирена.Я охотно отдала бы тебе свои руки, если бы они не были так грубы и грязны.

Сильвия.Твои руки — счастливые: они могут касаться листьев, цветов, песка, воды, камней, детей, животных, всех невинных вещей. Ты — счастлива, Сиреночка: твоя душа рождается каждое утро, она то мала, как перл, то велика, как море. У тебя нет ничего и есть все, ты ничего не знаешь и знаешь все…

Сирена(оборачиваясь вдруг и перебивая ее).Ты слышала шум? Это летят птицы. Смотри, смотри, сколько жаворонков над морем! Их больше тысячи: целая живая туча. Смотри, как они блестят! Теперь они улетают, отправляются в дальний путь, в далекую землю, за ними по воде тянется тень, кое-где падает перо, наступит вечер, навстречу им попадутся в открытом море корабли, они увидят огни, услышат песни моряков, моряки будут любоваться их полетом, они будут пролетать, кружась вокруг самых парусов, иная ударится о парус, упадет на палубу от усталости. Как-нибудь вечером целая туча усталых ласточек встретится с кораллом, как стая перелетных птиц с сетью птицелова, и совсем усыплют его. Моряки не тронут их. Они даже не шевельнутся, чтобы не спугнуть их, не будут разговаривать, чтобы дать им уснуть. И так как они сядут и на якорь и на румпель, то в эту ночь, при лунном свете, корабль будет плыть, куда придется… Но на заре… Ах, кто-то зовет тебя?

Услышав чужой голос из чащи олеандров, прерывает свое мечтание, хочет бежать.

Прощай, прощай!