Том 2. Стихотворения 1820-1826

Мнение, будто Овидий⁴ был сослан в нынешний Аккерман, ни на чем не основано. В своих элегиях он ясно назначает местом своего пребывания город Томы (Tomi) при самом устье Дуная. Столь же несправедливо и мнение Вольтера, полагающего причиной его изгнания слишком нежную благосклонность Юлии, дочери Августа. Овидию было тогда около пятидесяти лет, а развратная Юлия десять лет тому прежде была сама изгнана своим родителем. Прочие догадки ученых не что иное, как догадки. Поэт сдержал свое слово, и тайна его с ним умерла.

Alterius facti culpa silenda mihi.

Ovidius.[19]

2) К стиху «Но если гневный бог досель неумолим».

Овидий провел⁵ девять лет в своем изгнании, а не двадцать, как говорит Шатобриан.

АЛЕКСЕЕВУ⁶

Окончание стихотворения.

Я был рожден для наслажденья,
В моей утраченной весне
Как мало нужно было мне
Для милых снов воображенья.
Зачем же в цвете юных лет
Мне изменило сладострастье?
Зачем же вдруг увяло счастье
И ни к чему надежды нет?
И что ж, изменой хладнокровной
Я ль стану дружество бесить,
И снова тактики любовной
Уроки тайные твердить?
Нет, милый! если голос томный,
Обман улыбки, нежный взор,
Умильный вид печали скромной
Тобой владеют до сих пор,
Люби; ласкай свои желанья,
Надежде и еврейке верь.
Как тень пройдут любви мечтанья,
И станешь то, что я теперь.

ВЯЗЕМСКОМУ⁷ (Язвительный поэт, остряк замысловатый)

Черновое продолжение послания.

Когда б еще я был рифмач миролюбивый,
Пред знатью преданный, услужливый, учтивый,
Как Шаликов⁹, добра хвалитель записной,
Довольный изредка журнальной похвалой,
Невинный фабулист или смиренный лирик.
Но Феб во гневе мне промолвил: будь сатирик.
С тех пор бесплодный жар в груди моей горит,
Браниться жажду я – рука моя свербит.

———

Будь мне наставником в насмешливой науке,
Едва лукавый ум твои поймает звуки,
Он рифму грозную невольво затвердит,
И память темное прозванье сохранит.

———

Клим пошлою меня щекотит остротой.
Кто Фирс⁸? ничтожный шут, красавец молодой,
Жеманный говорун, когда-то бывший в моде,
Толстому¹⁰ верный друг по греческой методе.
И можно ль комара тотчас не раздавить
И в грязь словцом одним глупца не превратить?
А шутку не могу придумать я другую,
Как только отослать… Толстого……

———

И в глупом бешенстве кричу я наконец
Хвостову: ты дурак, а Стурдзе¹¹: ты подлец

———

Так точно трусивший буян обиняком
Решит в харчевне спор надежным кулаком.

ПЕСНЬ О ВЕЩЕМ ОЛЕГЕ¹²

К стиху «Твой щит на вратах Цареграда» в рукописи примечание:

Но не с гербом России, как некто сказал, во-первых потому, что во время Олега Россия не имела еще герба. Наш Двуглавый орел есть герб Римской империи и знаменует разделение ее на Западную и Восточную. У нас же он ничего не значит.

ИНОСТРАНКЕ

В черновой рукописи последнее четверостишие читается:

Я буду помнить, друг любимый,
В уединенной тьме ночей
Твой поцелуй неутолимый
И жар томительный очей.

ПРИДЕТ УЖАСНЫЙ ЧАС

После стиха «И сяду близ тебя печальный и немой» в черновике зачеркнуты недоработанные стихи:

Лампада бледная твой хладный труп осветит.
Мой взор… движенья не заметит

———

Не поразит судьбы коварная измена.
Коснусь я хладных ног – себе их на колена

и т. д.

РАЗГОВОР КНИГОПРОДАВЦА С ПОЭТОМ¹³

В рукописи после стиха «Старушки чудное преданье»: