Том 2

И, внимая одним ухом рыданьям, а другим — посулам, епископ склонился к папе и королю Вацлаву. И тогда раскрылись двери его темницы.

После того король выехал в город Литомержице, чтоб огласить там папскую буллу. И собралась на площади толпа монахов в грубых одеяниях, и бирючи, шастая по улочкам, колотили в доски, издавая шум несносный. И толпа оробевших оборванцев тащилась вслед за ними. Овладев вниманием этих несчастных, бирючи прекратили шум и повели такую речь:

— На бедных людей, совершивших общий грех, падет, общий страх и кара падет общая! Внемлите словам папы! Внемлите его проклятию! Отец всех христиан обрел глас львиный, дабы проклясть вас! Почерпнул со дна милосердия своего презрение, которое сокрушит вас! И превозможет вас сила гнева его. Оставьте надежду, что хоть одна женщина или один мужчина, которые будут и дальше упорствовать в ослушании своем, — спасутся.

Так, изрытая проклятья, они продвигались все дальше и, снова принявшись колотить доской о доску, продолжали кричать.

Когда бирючи и толпы людей добрались наконец до площади, где на возвышении стояли священнослужители, минорит ударил в треснувший колокол и ударом этим развалил его пополам. Потом он стал бить по укутанному тряпьем барабану и мешку, набитому песком. То есть в то, что не может издать звука, крича при этом:

— О вы, проклятые! Вы, кто спешит к своей гибели, вы окажетесь на дне пропасти, и Небеса сомкнутся над вами! Удары повергнут вас в ужас, и забудете вы слова молитвы, и дьявол станет устрашать вас скрежетом зубов со дна преисподней!

Проклятье папы падет на вас, и длань его закроет врата рая. Никто не войдет в тот благодатный край, где обитают любовь, и благость, и милосердие, никто не сможет коснуться сандалий заступника, никто не притронется к краю одежды Девы Марии! Вечен бег времен Иисуса, он вечно меняется, он вечно течет, вечна смена часа славы и часа печали. Это есть час праведных! Для безбожников же и мятежного сброда грядет час единый и неизменный: вечный час бесконечного проклятья!

Монах остановился, над толпой пронесся вздох упоения ужасом. Щека алкающего касалась плеча друга, столь же алкающего, и рыданье одного сливалось с рыданием другого. И люди принялись вопить, словно их язвили ядовитые насекомые.

После первого священника заговорили священник второй и потом третий, и слова их разрывали сердца толпы. Ширился ужас и страх. Когда наступил вечер и пришло время ужина, ни в одном жилище не вспыхнул огонь и не зазвенел веселый голос. Тишина и тьма охватили город. На другой день разлетелась весть, что ни праздники, ни воскресенья не разрешается теперь славить звоном колокольным. Душа колокола не коснется теперь его тела, и дни, не отделенные один от другого звоном колоколов, будут влачиться в угрюмом молчанье и безнадежности. Поднялся тут стон страшный, народ рыдал, умоляя своих господ:

— Ах, отриньте все распри! Папа, хранитель ключей, папа — врата в рай, папа — наместник апостола Петра на земле, как и он, папа отворяет пред нами вечность!

После чего к королю Вацлаву заспешило множество прелатов и каноников. Можно было видеть их мулов, груженных тяжелыми вьюками, полными даров, можно было увидать их слуг, с лицами, омраченными ожиданием, будут ли прощены их заблудшие хозяева? Можно было видеть дворян, как те, удрученные виной своей, — сидя пред домом, где расположился король Вацлав, в задумчивости и ожидании водят. концом палки по земле. И так как все помыслы селений, и крепостей, и городов были обращены к королю Вацлаву, двинулся государь с войском к Садской. Говорено было, будто идет он в Моравию, но Пршемысл позвал к себе Цтибора и поведал ему:

— Ходят слухи, будто король идет в Моравию и в Угры, но ты-то понимаешь, куда поспешает король! Он идет взять в свои руки власть, и путь его лежит прямиком на город Прагу! Он станет стучаться в его ворота и в ворота моего замка. Я предвижу это, и мысль моя на все голоса мне это подсказывает, ибо страстная мечта, которая толкает старшего короля, есть и моя мечта тоже. Мы спаяны одинаковыми оковами, его дух есть схватка, и мой дух есть бой!

— Король, — ответствовал Цтибор, — мы с сыном Ярошем стоим плечом к плечу, и он каждым движением мысли своей ответствует мыслям моим, и я зову его по имени в тот самый миг, когда он собирается обратиться ко мне, назвав меня по имени. Есть связь между отцами и сыновьями, и связь эта — крепка у дворян и тех, кто родом поплоше, но связи этой нет у людей рода самого высокого, ибо дворян много, но нет более короля, кроме короля.

Беседуя подобным образом, подъезжали всадники, то есть король Пршемысл, а с ним Цтибор и Ярош, и все, кто сопровождал их к городам, и повсюду оставляли на городских валах своих дозорных, приказывая бдеть. Потом, переезжая от замка к замку, от крепости к крепости, всюду делали военные приготовления, готовясь к битве. Но дворяне соглашались с ними уже без особой охоты и в страхе ожидали, покуда боевой король и Цтибор уедут, чтобы, объятые страхом пред папской анафемой и немилостью короля Вацлава, забросить подальше свои луки.