— Я был бы в отчаянии, если бы вы так растолковали мои слова, вождь; напротив, я всего более желаю, чтобы вы остались с нами.
— Пусть же брат мой объяснится, чтобы мы его поняли.
— Я сейчас это сделаю. Вот уже давно мои братья оставили свою деревню; они могут иметь желание увидеть своих жен и детей; с другой стороны, случай принуждает нас сражаться с их соотечественниками, а я очень хорошо понимаю — какое отвращение в подобных обстоятельствах должны испытывать мои братья; задавая им подобный вопрос, я только хотел снять с них всякое обязательство в отношении к нам и предоставить им свободу действовать, как велит им сердце.
— Брат мой говорит хорошо, — отвечал Трангуаль Ланек, — это душа благородная; в его речах всегда видно его великое сердце, потому голос его раздается в ушах моих как мелодическое пение, я счастлив, когда его слышу. Трангуаль Ланек один из вождей своего народа; он благоразумен, он всегда поступает хорошо. Антинагюэль не друг его; Трангуаль Ланек последует за своим бледнолицым братом повсюду, куда он захочет; я сказал все.
— Благодарю, вождь; я ожидал вашего ответа; однако ж моя честь заставляла меня сделать вам этот вопрос.
— Хорошо, — сказал Курумилла, — брат мой более не будет говорить об этом?
— Право нет, — весело сказал Валентин, — я очень рад, что счастливо окончил это дело, которое, признаюсь, внутренне очень меня мучило; теперь, я думаю, нам было бы не худо соснуть.
Все встали. Вдруг Цезарь, спокойно лежащий у огня, начал бешено лаять.
— Что еще случилось? — сказал Валентин.
Все с беспокойством начали прислушиваться, отыскивая оружие по инстинктивному движению. Довольно сильный шум, быстро увеличивавшийся, послышался недалеко.
— К оружию! — скомандовал Валентин тихим голосом. — Здесь со всех сторон дует ветер; не знаешь, с кем можешь иметь дело; поэтому лучше остерегаться.
В несколько секунд весь лагерь пробудился; солдаты приготовились принять незваного гостя.
Шум слышался все ближе и ближе; уже черные фигуры начинали неопределенно обрисовываться в темноте.
— Кто идет? — закричал часовой.
— Чилийцы! — отвечал твердый голос.
— Какие люди? — продолжал солдат.
— Люди мирные, — опять сказал голос, немедленно прибавивший, — дон Грегорио Перальта.
При этом имени все ружья опустились.
— Милости просим! Милости просим! — закричал Валентин. — Дон Грегорио, пожалуйте к вашим друзьям.
— Как я рад, что случай свел меня с вами так скоро! — отвечал с живостью дон Грегорио, пожимая руки, которые со всех сторон протягивали к нему друзья.
За доном Грегорио человек тридцать всадников въехали в лагерь.
— Так скоро? Что значат ваши слова? — спросил Дон Тадео. — Разве вы нас искали, любезный друг?
— Я нарочно для вас выехал из Вальдивии несколько часов тому назад.
— Я вас не понимаю, — отвечал дон Тадео.
Дон Грегорио сделал знак дону Тадео и двум французам следовать за ним и отошел на несколько шагов, чтобы никто, кроме его трех друзей, не мог слышать, что он скажет.
— Вы меня спрашивали зачем я вас искал, дон Тадео? — продолжал он. — Я вам скажу: меня прислали к вам наши братья Мрачные Сердца, которых вы вождь и король; они поручили мне сказать вам, когда я вас встречу: «Король Мрака, Чили в опасности! Один человек может спасти его, этот человек вы! Откажетесь ли вы принести себя в жертву для него?»
Дон Тадео не отвечал и склонил голову к земле; он, казалось, был сильно огорчен.
— Послушайте, дон Тадео, какую весть я принес вам, — с важностью продолжал дон Грегорио, — Бустаменте убежал!
— Я это знал! — слабо прошептал дон Тадео.
— Да, но вы не знаете, что этот негодяй успел привлечь на свою сторону ароканов; через неделю грозная армия этих свирепых воинов под начальством самого Антинагюэля и Бустаменте нападет на наши границы.
— Эти известия… — возразил дон Тадео.
— Верны, — с живостью перебил дон Грегорио, — верный шпион принес нам их.
— Вспомните, друг мой, что я передал всю власть в ваши руки, и уже не значу ничего.
— Когда вы отказались от власти, дон Тадео, враг был побежден, в плену; но теперь все переменилось; опасность угрожает больше прежнего, Чили зовет вас, останетесь ли вы глухи к голосу отечества?
— Друг, — отвечал дон Тадео глубоко грустным тоном, — меня зовет также другой голос, голос моей дочери… Я хочу спасти ее.
— Спасение отечества должно стоять впереди семейных привязанностей! Король Мрака, вспомните вашу клятву! — сурово сказал дон Грегорио.
— Но моя дочь! Мое бедное дитя! Единственное мое счастье! — вскричал дон Тадео голосом, полным слез.
— Вспомните ваши клятвы, Король Мрака! — повторил дон Грегорио мрачно. — Ваши братья ждут вас.
— О! — вскричал несчастный голосом, хриплым и прерывавшимся от горести. — Неужели вы не сжалитесь над отцом, умоляющим вас!