Том 25. Вождь окасов. Дикая кошка. Периколя. Профиль перуанского бандита

— Сказать вам вот что, вождь, — отвечал Бустаменте, — что значит отпустить тридцать человек, когда вы можете истребить тысячи? То, что вы сделали нынче — верх искусства; отослав этих солдат, вы как будто отказываетесь, чувствуя себя слишком слабым, от всякой надежды на мщение. Враги ваши не будут остерегаться и если вы поступите благоразумно, вы сможете напасть на них прежде, чем они соберутся с силами сопротивляться вам. Лоб Антинагюэля разгладился; его взор сделался менее свиреп.

— Да, — прошептал он, как бы говоря сам с собой, — слова моего брата справедливы; на войне часто надо бросать курицу, чтобы после взять лошадь; совет брата моего хорош, пойдем в хижину совета.

Антинагюэль и Бустаменте в сопровождении Черного Оленя вошли в хижину, где их ждала донна Мария.

— У того молодого человека, который приходил сюда от своих друзей, сердце великое, — сказал Антинагюэль, глядя на дона Панчо, когда они сели, — брат мой, конечно, знает его?

— Нет, — беззаботно ответил Бустаменте, — я видел его сегодня в первый раз; это один из тех иноземных бродяг, которые наводняют наши берега затем, чтобы грабить наши сокровища.

— Нет, этот молодой человек вождь; у него орлиный взор.

— Вы им интересуетесь?

— Да, как интересуешься храбрым человеком, когда видишь его в деле; я был бы рад встретить его еще раз.

— К несчастью, — сказал генерал с иронической улыбкой, — это невероятно; я думаю, бедняжка так перепугался, что поспешит оставить нашу страну.

— Кто знает? — сказал токи с задумчивым видом. — Пусть мой брат слушает; токи будет говорить, и пусть его слова запечатлеются в памяти моего брата.

— Я слушаю, — отвечал Бустаменте, удерживая движение нетерпения.

Антинагюэль продолжал бесстрастно:

— Пока тот молодой человек был здесь, пока он говорил, я рассматривал его; когда он думал, что брат мой его не видит, он бросал на него страшные взгляды: этот человек неумолимый враг.

Бустаменте пожал плечами и отвечал:

— Я его не знаю, говорю вам; вождь, да хотя бы даже он и был мой враг, что для меня значит этот бродяга? Он никогда не может сделать ничего против меня.

— Врага никогда не должно презирать, — нравоучительно заметил Антинагюэль, — ничтожные люди часто бывают опаснее других по причине самого их ничтожества. Но вернемся к предмету нашего собрания. Каковы теперь намерения моего брата?

— Выслушайте меня в свою очередь, вождь, — сказал Бустаменте, — мы связаны друг с другом общим интересом; без меня вы не можете сделать ничего, или почти ничего; сознаюсь, что и мне без вас невозможно действовать; но я убежден, что если мы будем взаимно помогать друг другу и помогать искренно, мы в несколько дней достигнем многого.

— Хорошо! Пусть брат мой объяснит свою мысль, — сказал Антинагюэль.

— Я не буду торговаться с вами, вождь; вот какое условие я предлагаю вам: помогите мне захватить власть, ускользнувшую от меня, дайте мне средства отомстить моим врагам, и я предоставлю вам навсегда в полное владение не только всю провинцию Вальдивию, но еще и Кончепчьон до Талки, то есть я перережу Чили надвое и дам вам половину.

При этом великолепном предложении лицо Антинагюэля не обнаружило никакого волнения.

— Брат мой щедр, — сказал он, — он дает то, чего уже у него нет.

— Это правда, — отвечал Бустаменте с досадой, — но я снова завладею всем, если вы мне поможете, а без меня вы никогда не сможете иметь ничего.

Токи неприметно нахмурил брови; Бустаменте притворился, что не приметил этого, и продолжал:

— Вам остается согласиться или отказаться, вождь; время дорого, отвечайте же откровенно — соглашаетесь вы помочь мне или нет?

Вынужденный отвечать решительно Антинагюэль подумал с минуту, потом сказал, глядя в лицо Бустаменте:

— А кто поручится мне за исполнение обещания моего брата?

Бустаменте смутился, закусил губы, но тотчас оправился:

— Пусть брат мой скажет, какого поручительства он требует?

Улыбка неописанного выражения сжала губы Антинагюэля. Он сделал знак Черному Оленю. Тот встал и вышел из хижины.

— Пусть брат мой подождет с минуту, — бесстрастно сказал токи.

Бустаменте поклонился молча. Минут через десять вошел Черный Олень. За ним шел окасский воин, который нес стол, наскоро сделанный из кусков дерева. На этот стол старый токи молча положил бумагу, перья и чернила. Увидев все эти принадлежности письма, Бустаменте задрожал; он был пойман.

Как и когда окасы успели достать эти различные предметы? Этого Бустаменте не мог угадать. Антинапоэль взял перо и, играя им, сказал:

— Бледнолицые очень учены, они знают более нас бедных несведущих индейцев; брату моему вероятно неизвестно, что я посещал белых и потому знаком со многими их обычаями, они обладают искусством излагать свои мысли на бумагу; пусть брат мой возьмет это перо и повторит мне тут, — прибавил он, указывая пальцем на белый лист, — то, что он сказал мне; тогда я сохраню его слова; ветер не унесет их, и если память изменит ему когда-нибудь, их будет легко найти; впрочем, то, о чем я прошу моего брата, не должно оскорблять его; бледнолицые всегда так действуют между собой.