Читаем Том 27 полностью

Меня все это не удивило. Вы знаете, каково с самого начала было мое мнение относительно цензурной инструкции. Я вижу в этом только последовательность; в закрытии «Rheinische Zeitung» я вижу некоторый прогресс политического сознания и потому я оставляю это дело. К тому же я стал задыхаться в этой атмосфере. Противно быть под ярмом — даже во имя свободы; противно действовать булавочными уколами, вместо того чтобы драться дубинами. Мне надоели лицемерие, глупость, грубый произвол, мне надоело приспособляться, изворачиваться, покоряться, считаться с каждой мелочной придиркой. Словом, правительство вернуло мне свободу.

Как я уже однажды писал Вам, у меня произошел разлад с семьей{569}, и, пока моя мать жива, я не имею права на свое имущество. Кроме того, я обручился и не могу, не должен и не хочу покинуть Германию без своей невесты{570}. Поэтому, если бы, например, мне представилась возможность редактировать в Цюрихе, вместе с Гервегом, «Deutscher Bote»[391], то это было бы очень кстати. В Германии я не могу больше ничего предпринять. Здесь люди сами портятся. Поэтому я был бы Вам очень благодарен, если бы Вы дали мне совет и высказали свои соображения по этому вопросу.

Я работаю над несколькими вещами, которые здесь, в Германии, не найдут ни цензора, ни издателя, ни вообще какой бы то ни было возможности существования. Жду вскоре ответа от Вас.

Ваш Маркс

Впервые опубликовано в журнале «Documente des Socialismus», Bd. I, 1902 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

<p>11</p><p>МАРКС — АРНОЛЬДУ РУГЕ</p><p>В ДРЕЗДЕН</p>

Кёльн, 13 марта [1843 г.]

Дорогой друг!

Как только представится хоть какая-то возможность, я отчалю прямо в Лейпциг. Я только что беседовал со Штукке, которому государственные мужи в Берлине, по-видимому, в большинстве своем сильно импонировали. Д-р Штукке — весьма добродушный человек.

Что касается нашего плана[392], то я Вам предварительно выскажу свое убеждение. Когда был взят Париж, то одни предлагали в государи сына Наполеона{571}, с назначением регентства, другие — Бернадота, третьи, наконец, — Луи-Филиппа. Но Талейран ответил: «Либо Людовик XVIII, либо Наполеон. Это — принцип, все остальное — интрига».

Точно так же и я готов назвать почти все прочее, кроме Страсбурга (или, в крайнем случае, Швейцарии), не принципом, а интригой. Книги объемом больше двадцати листов — это не книги для народа. Самое большее, на что здесь можно решиться, это — ежемесячный журнал.

Даже если бы выпуск «Deutsche Jahrbucher» снова был разрешен, то в лучшем случае мы бы добились слабой копии почившего журнала, а теперь этого уже недостаточно. Наоборот, «Deutsch-Franzosische Jahrbucher» — вот это было бы принципом, событием, чреватым последствиями, делом, которое может вызвать энтузиазм. Разумеется, я высказываю только свое необязательное мнение, полагаясь в остальном на вечную силу судеб.

Наконец, — газетные дела заставляют меня кончать письмо, — я хочу Вам сообщить еще о моих личных планах. Как только мы заключим контракт, я поеду в Крёйцнах, женюсь и проведу там месяц или больше у матери моей невесты{572}, так как, прежде чем взяться за дело, мы должны во всяком случае иметь несколько готовых работ. Тем более я мог бы, если это необходимо, провести несколько недель в Дрездене, так как всякие предварительные процедуры, объявление о браке и т. п., требуют изрядного количества времени.

Могу Вас уверить без тени романтики, что я по уши влюблен, и притом — серьезнейшим образом. Я обручен уже более семи лет, и моя невеста выдержала из-за меня самую ожесточенную, почти подточившую ее здоровье борьбу, отчасти с ее пиетистски-аристократическими родственниками, для которых «владыка на небе» и «владыка в Берлине» в одинаковой степени являются предметами культа, отчасти с моей собственной семьей, где засело несколько попов и других моих врагов. Поэтому я и моя невеста выдержали в течение ряда лет больше ненужных и тяжелых столкновений, чем многие лица, которые втрое старше и постоянно говорят о своем «житейском опыте» (излюбленное словечко нашего «Juste-Milieu»{573}).

Кстати! Мы получили анонимный ответ на статью Пруца против нового тюбингенского ежегодника[393]. По почерку я узнал Швеглера. Вас там характеризуют как сумасбродного подстрекателя, Фейербаха — как легкомысленного насмешника, Бауэра — как совершенно некритический ум! Ах, швабы, швабы! Хороша же будет их стряпня!

О Вашей прекрасной, вполне популярно написанной жалобе мы, за недостатком лучшей критики и собственного свободного времени, поместили поверхностную статью Пфюцнера, из которой я вычеркнул половину[394]. Имярек не углубляется достаточно в вопрос, а его ужимки и прыжки скорее делают смешным его самого, а не его врага.

Ваш Маркс

Перейти на страницу:

Все книги серии Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений

Похожие книги

Что такое философия
Что такое философия

Совместная книга двух выдающихся французских мыслителей — философа Жиля Делеза (1925–1995) и психоаналитика Феликса Гваттари (1930–1992) — посвящена одной из самых сложных и вместе с тем традиционных для философского исследования тем: что такое философия? Модель философии, которую предлагают авторы, отдает предпочтение имманентности и пространству перед трансцендентностью и временем. Философия — творчество — концептов" — работает в "плане имманенции" и этим отличается, в частности, от "мудростии религии, апеллирующих к трансцендентным реальностям. Философское мышление — мышление пространственное, и потому основные его жесты — "детерриториализация" и "ретерриториализация".Для преподавателей философии, а также для студентов и аспирантов, специализирующихся в области общественных наук. Представляет интерес для специалистов — философов, социологов, филологов, искусствоведов и широкого круга интеллектуалов.Издание осуществлено при поддержке Министерства иностранных дел Франции и Французского культурного центра в Москве, а также Издательства ЦентральноЕвропейского университета (CEU Press) и Института "Открытое Общество"

Жиль Делез , Жиль Делёз , Пьер-Феликс Гваттари , Феликс Гваттари , Хосе Ортега-и-Гассет

Философия / Образование и наука