Том 3

— А как же! — смело ответил Кузьма. — Специально на коне ездил в Старо-Конюшенскую и видал хатенку в натуре. Смотрел и дивился. Стоит такая приземистая хатенка, старая-престарая. И не один я туда приезжал поглазеть. Из многих станиц и хуторов прибывали люди. Кто в испуге осенял себя крестом, а кто рот разевал и не мог выговорить и слова. Но все видели: да, точно, на том самом месте, где красовался каргинский особняк, теперь стояла хилая хатенка. Оконца малюсенькие, подслеповатые. Крыша прогнила, солома почернела. Глядели люди на эту хатенку и судили-рядили. Были и такие, которые жалость к Каргину выказывали. Хоть и жмот, говорили, хоть и обижал своих станичников, а все же и Каргин — человек. С любым и каждым случись такое — не порадуешься. Побывали и богомольные старушки. Так те уверяли, что Каргина бог наказал. Один мужчина подъехал на грузовике, поглядел, не выходя из кабины, и сказал: «Бог шельму завсегда метить. Вот и приметил!» Иные злорадствовали, кричали: «Так, ему, зажиревшему борову, и надо!», «Вот со всеми бы такое приключалось, кто хапаеть колхозное добро!»

— Очевидцы опосля рассказывали, — продолжал Кузьма, — что Каргин в то утро выбежал из хатенки как сумасшедший. В своем затрапезном наряде прибежал в правление. И прямо к своему кабинету. Дорогу ему преградила Валентина, та самая Валентина, каковая была секретаршей у Каргина. И что удивительно? Каргин не узнал свою секретаршу. Знал же ее как женщину скандальную, грубившую людям. А тут перед ним стояла женщина вежливая, обходительная.

«Вам куда, гражданин?» — «Это же я, Валя! Каргин я. Или не узнала?» — «Узнать-то я узнала, а спросить обязана, — вежливо говорила Валентина. — И еще хочу у вас спросить, дорогой Степан Степанович, почему это вы не в поле, не на кукурузе, а тут, в правлении? Все уже уехали на прополку, а вы не уехали?» — «Валя! И ты еще спрашиваешь? — изумился Каргин. — Это же я, Каргин! И не смотри на мое одеяние. Это меня обокрали. У меня большое несчастье, Валя! Надо милицию вызывать из района. Пусти в кабинет, Валя! Я позвоню в район». — «Не надо шутить, Степан Степанович, — все так же вежливо сказала Валентина. — Какое горе? И зачем милиция?» — «Пусти в мой кабинет! — закричал Каргин. — Я тебя сейчас же уволю!» — «Ну зачем же вы так, Степан Степанович? — спокойно ответила Валентина. — И где это вы так рано успели нализаться? В таком вашем состоянии Мария Лукьяновна вас не примет. Да к тому же у нее важное совещание с бригадирами». — «Послушай, Валя, ты теперь со всеми такая вежливая? — спросил Каргин. — Или только со мной?» — «Со всеми. А что?» — «Вот через то я тебя сперва и не узнал. Ну, хорошо, пусть будеть так. Я посижу тут и подожду, — совсем уже тихо сказал Каргин. — Можно мне тут подождать, Валентина Семеновна?» — «Можно, только долго придется ждать». — «Ничего, подожду. У меня же горе, Валентина Семеновна».

Валентина занялась своим делом, а Каргин сидел у порога и ждал. И такой у него был вид разнесчастный! Куда девались и лоск на лице, и гордость, и осанка. И досиделся, дождался. Сперва вышли бригадиры. Задымили цигарками, потому как в кабинете Маруся курить им не разрешала. Прошли мимо Каргина, и никто даже не заметил его, будто Каргина и не было вовсе. Сели на свои мотоциклы и запылили в степь. Затем появилась в дверях и Маруся Овчаренкова. Каргин живо, как солдат по команде, поднялся, руки по швам, стоить, как в землю вкопанный. Маруся даже не посмотрела на Каргина. Прошла мимо и обратилась к Валентине:

«Валя, кто этот человек?» — «Колхозник Каргин». — «А! Каргин! Что ему нужно?» — «Я к тебе. Я к вам, Мария Лукьяновна». — «А почему не на прополке, колхозник Каргин?» — «У меня горе». — «Какое горе? Говори, я слушаю». — «Я всего лишился. Сбылось твое предсказание, Маруся». — «Это, Каргин, не горе. Это тебе наука. — Маруся позвала шофера, который собирался везти в бригаду воду на грузовике-цистерне: — Андрюша! Помоги колхознику Каргину. Возьми его с собой в степь. Пешком идти и далеко и трудно».

— Шофер увел под руку упиравшегося Каргина, — с улыбкой говорил Кузьма. — Вежливо усадил в кабину. Сам сел рядом, и грузовик-водовоз запылил по станичной улице.

— Да, что и говорить, история в общем-то поучительная, — сказал Холмов. — Только не пойму, Кузьма, где в этой истории кончается вымысел и где начинается реальность?

— Реальность, братуха, всюду, — продолжал Кузьма. — Ну, стало быть, увезли Каргина в степь. Но к полольщицам доставить не смогли. Убег Каргин! Выскочил из кабины, шмыганул в кукурузу и наутек. И такая у него появилась прыть, что и конем не настигнуть. Помчался Каргин напрямик в район. Жаловаться. Были у него в районе свои дружки-приятели. И то и другое из колхозной кладовой, бывало, привозил дружкам на «зле». Ну, входить Каргин в кабинет к Ивану Савельевичу. Был этот Иван Савельевич самый близкий друг Каргина. Входить и, стало быть, таким манером, по-приятельски, протягиваеть руку. Иван Савельевич руку Каргина отстранил, покосился. Своего, близкого не признал.