Мы шли за гробом по пятамИз города в пустое полеНо незнакомым площадям.Кладбище называлось: «Воля».Да, песнь о воле слышим мы, —Когда могильщик бьет лопатойПо глыбам глины желтоватой;Когда откроют дверь тюрьмы;Когда мы изменяем женам,А жены — нам; когда, узнавО поруганьи чьих-то прав,Грозим министрам и законамИз запертых на ключ квартир;Когда проценты с капиталаОсвободят от идеала, Когда…На кладбище был мир,И впрямь пахнуло чем-то вольным;Кончалась скука похорон.Здесь радостный галдеж воронСливался с гулом колокольным.Как пусты ни были сердца,Все знали: эта жизнь сгорела.И солнце тихо посмотрелоВ могилу бедную отца…
6
Отца я никогда но знал.А он — от первых лет сознанья —В душе ребенка оставлялТяжелые воспоминанья.Мы жили в разных городах,Встречались редко и случайно.Он был мне чужд во всех путях(Быть может, кроме самых тайных).Его циничный тяжкий умВнушал тоску и мысли злые(Тогда я сам был полон дум,И думы были молодые).И только добрый, льстивый взор,Бывало брошенный украдкойСквозь отвлеченный разговор,Был мне тревожною загадкой.Ходил он посидеть, как гость,Согбенный, с красными кругамиВкруг глаз. За вялыми словамиНередко шевелилась злость.А мне его бывало жаль…И он, как я, ведь принял с детстваФлобера странное наследство —Education sentimentale.
7
Правдивы вы — и без прикрас,Стихи печальные поэмы! —Да, нас немного. Помним все мы,Как зло обманывали пас.Мы, современные поэты,О вас, от вас мы плачем вновь,Храня священную любовь,Твердя старинные обеты!Пусть будет прост и скуден храм,Где небо кроют мглою бесы,Где слышен хохот желтой прессы,Жаргон газет и визг реклам,Где под личиной провокацийСкрывается больной цинизм,Где торжествует нигилизм —Бесполый спутник «стилизаций»,Где «Новым временем» смердит,Где хамство с каждым годом — пуще,Где полновластны, вездесущиЛишь офицер, жандарм — и жид,Где память вечную ТолстогоСтремится омрачить жена…Прочь, прочь! — Душа живя — онаПолна предчувствием иного!Поют подземные струи,Мерцают трепетные светы…Попомни Тютчева заветы:«Молчи, скрывайся и таиИ чувства и мечты свои».