Том 3. Странники. Рассказы. Очерки (1942-1944)

И вот идут они в бой, двенадцать автоматчиков, двенадцать братьев-витязей непобедимой русской армии. Красноармеец Суворов видел минувшей ночью странный сон: будто его мать подошла к нему, заглянула в глаза, проговорила: «Саша, помни…» — и исчезла. И что «помни», не сказала.

Он шел вперед в душевном смятении, и тут снова мысли сами собою начали льнуть к родимым местам, к отцу, к матери. Его сердце загрустило.

Преодолев два проволочных заграждения, автоматчики оказались у вражеских окопов. Немцы открыли губительный огонь.

— Вперед, братцы, за мной! — крикнул лейтенант Лапшин и побежал, увлекая за собою красноармейцев.

Воздух гремел и выл. Силы были неравны, ряды красных бойцов редели. Сраженный осколком мины, упал лейтенант. Еще минута — рядом с ним упал раненый Суворов. Над ними где-то, казалось, очень далеко слышалось русское «ура», тише, тише… Сознание вернулось к Суворову. Один, вокруг никого! Вражеские минометы молчали.

С трудом он стал приподыматься, от режущей боли лицо его исказилось, но рука крепко держала автомат. И вот видит: подбираются к нему четверо немцев. «Ага, в плен? — мелькнуло в его мыслях. — Врешь, дешево не продам свою жизнь». И он дал меткую очередь из автомата. Трое упали, четвертый, схватившись за бок, с воплем побежал назад, к окопу. На помощь из окопа, один за другим, выскакивали немецкие солдаты, на бегу стреляли.

Суворов чувствовал, как по левой щеке его течет теплый ручеек, кровь капает на кисть руки, но глаза видит, мозг работает, — значит, череп в целости. До немцев метров сто. Немцы с гвалтом бегут к нему. Крики, треск выстрелов — в него и от него. Немцы валятся, валятся, и только последний набежал вплотную, замахнулся, чтобы пронзить его штыком, но винтовка из рук врага упала, и сам враг упал. Суворов едва превозмогал себя, грудь его раздиралась от шумного дыхания, глаза широко открыты. Перед ним и дальше, до самого окопа, куча вражьих трупов. Он вытер окровавленную, с подсохшей кровью, кисть руки и почувствовал мучительную боль в обеих ногах и в правом предплечье. Ему хотелось застонать, он повалился лицом в землю, принялся скрести землю ногтями, стиснул зубы, боль начала затихать, но дыхание становилось коротким: душно! Нет, лучше на спину, лицом в небо. Он перевернулся грудью вверх.

Капля за каплей вместе с кровью выходит из него жизнь. «Братцы, — стонет он еле слышным голосом, — я живой». Но все кругом молчит, лишь строчат пулеметы, и небо сереет, — должно быть, сумерки. И странное чувство: вдруг все в нем загудит, загудит и смолкнет, загудит и смолкнет. Клонит ко сну… Нет, он спать не будет, он станет глядеть в небо и — быть начеку.

Боль… Опять боль. Господи, что же это? То ли мошкара, то ли тараканы по лицу ползают, тысячи тараканов… И зайчик пробежал, лягнул ногой и дальше. Тысячи зайцев с рожками… Он глубоко, взахлеб, вздохнул, подумал: «Смерть», — и закрыл глаза. Нет, он еще жив. И где-то голос: «Саша…» Ах, это снова матушка. «Ладно, не надо, дайте, мамонька, капельку покоя, не мешайте».

И еще голос услыхал: «Суворов, крепись!» И голос тот был какой-то особый, он доходил до самого нутра, сердце бойца застонало, затем на сердце стало легко и тепло. «Ты ранен, русский воин?» — и чья-то ласковая рука погладила его по голове, сразу сделалось легко дышать, страдания кончились.

Сухощекое лицо, такое родное, такое милое, склонилось над ним, а большие глаза заглянули ему прямо в душу. Высокий лоб в морщинах, над лбом пушистый клок белых волос, как снежный вьюнок в метель.

И снова прозвучал тихий отеческий голос: «Помилуй бог!.. Крепись, чудо-богатырь. Крепись!» — «Креплюсь, товарищ генералиссимус», — ответил боец знаменитому Александру Васильевичу Суворову. И от неповторимой, высокой радости, что вот к нему, к простому, изнемогающему на поле боя красноармейцу, явился сам Суворов, боец всхлипнул.

И сквозь слезы видит: генералиссимус вскочил, замахал зажатой в руке светлой сабелькой: «Сюда, чудо-богатыри, сюда! Живой!»

Красноармеец, словно поднятый ветром, тоже вскочил, тоже закричал: «Жив я! Живой, братцы!»

Но вдруг он ощутил, как высокое небо поползло вправо, вправо, а земля рывком и очень быстро двинулась влево. Боец упал.

Очнулся в госпитале и не сразу поверил тому, что жив. Изумленными глазами он водил от лица к лицу: врач, две сестры, много раненых — и не находил того, кого искал.

— А где же?.. — Он запнулся, он не мог вспомнить, кого ищет его взор.

А где-то в глубине сознания слабым отблеском внезапно прозвучали слова матери: «Саша, помни…» Тогда обострившимся внутренним зрением он ясно увидел угол своей избы, полку с книгами, над ней портрет вихрастого старца с ухмыльчиво поджатыми губами. И все разом вспомнил!

После переливания крови, когда стал помаленьку, но прочно выбираться из смерти в жизнь, он собрался рассказать товарищам о своем видении.