Том 30. Письма 1855-1870

Если бы я, заботясь о своих удобствах и о своем желании сделать Вам приятное, скрыл то, что считаю самоочевидной истиной, я поступил бы нечестно по отношению к Вам и к лорду Литтону, который мне Вас представил. Путь, по которому Вы сейчас идете, не приведет Вас никуда. Какими качествами Вы обладаете для того, чтобы достигнуть литературного успеха на каком-либо другом пути, судить я не берусь, ибо имею лишь удовольствие знать, что Вы скромны и преисполнены серьезных намерений. Но сейчас Вы находитесь на проторенной дороге, которая никогда не была слишком надежной, а ныне прекратилась в настоящий Омут Отчаяния.

Я готов вернуть Вам рукопись любым удобным для Вас способом.

Искренне Ваш.

225 У. Д. О'ДРИССОЛЮ

Гэдсхилл-плейс,

Хайхем близ Рочестера, Кент,

среда, 18 мая 1870 г.

Дорогой сэр,

В ответ на Ваше письмо позвольте мне заверить Вас, что мне не принадлежит ни единого клочка бумаги, написанного рукой покойного мистера Маклиза. Несколько лет тому назад я намеренно уничтожил всю свою огромную корреспонденцию, так как считал, что она имеет отношение лишь ко мне одному, а не к публике, и не был уверен в том, что после моей смерти люди будут уважать тайну этих писем. После этого я не оставлял у себя ни одного из писем, получаемых мною от моих друзей, а потому и не имею возможности удовлетворить Вашу просьбу.

Мое небольшое выступление на обеде в Королевской академии было с абсолютной точностью передано в «Таймсе».

Примите уверения в моей преданности.

226 Г. У. РАСДЕНУ

«Атэнеум»

пятница вечером, 20 мая 1870 г.

Уважаемый сэр!

Я получил Ваше чрезвычайно интересное и проницательное письмо относительно Плорна как раз перед отправлением последней почты отсюда к Вам. Я не ответил тогда, потому что вскоре должна была прибыть другая почта и, хорошо зная Плорна, я ожидал от него какого-нибудь письма, вроде того, какое он написал Вам. Я не ошибся. Те же аргументы о скваттерском вопросе — об овощах и прочем, — что дало мне возможность коснуться этих пунктов, никоим образом не выдавая Вас. Вполне согласен с Вашей превосходной мыслью считать его переписку с Вами строго конфиденциальной. Я не мог бы найти более уместных или более веских слов, адресованных такому молодому человеку, нежели те, которые содержатся в Вашем письме к нему. Не обессудьте, если я скажу Вам, что это — превосходный образчик такта, здравого смысла и добрых чувств. Я был поражен тем, как упорно он игнорирует возможность добиться в Австралии лучшего положения, чем то, какое он занимает в настоящее время, и отсюда заключил, что он стремится домой. С ним всегда было трудней, чем с остальными мальчиками, когда они уезжали из дому, и, хотя он au fond гораздо вдумчивее и энергичнее любого из своих братьев, он никак не может попасть в колею. И тут уж ничего не поделаешь. Если он не может или не хочет найти себе дорогу, я должен попытаться еще раз и продолжать попытки до самой смерти. Самое удивительное, что при всем своем благоразумии он как будто не понимает, что не подготовился ни к какому экзамену на родине и поэтому не выдержал бы конкурса ни на какое место, которое я мог бы для него выхлопотать.

Но я не должен занимать Вас делами своих сыновей так, словно они Ваши. Достаточно того, что я никогда не смогу отблагодарить Вас за Вашу доброту к ним и великодушное внимание ко мне.

Альфред дал мистеру Бэру из Мельбурна рекомендательное письмо ко мне, и на днях он обедал у нас в Лондоне. Он нам очень понравился. Хори появляется здесь время от времени, но (кажется, я Вам уже говорил) я счел необходимым сообщить ему, что не могу подписаться под «Символом веры», на основе которого мы, по его мнению, могли бы возобновить наши дружеские связи, и потому нас разделяет пропасть.

По поводу будущего Франции я убежден, что французский гражданин никогда не простит, а Наполеон никогда не переживет coup d'etat. Поэтому всякой хорошо осведомленной английской газете невероятно трудно его поддерживать, притворяясь, будто она не знает, на каком вулкане стоит его трон. «Таймсу». который с одной стороны осведомлен об его планах, а с другой — о вечном беспокойстве его полиции (не говоря о сомнительной армии), приходится очень трудно. Мне кажется, что если слишком смело играть ему в руку, то при его падении возродится старый прискорбный национальный антагонизм. Я нисколько не сомневаюсь, что его Императорство будет занесено ветром в песках Франции. Ни в одной стране мира, а тем более во Франции, нельзя по политическим мотивам хватать людей в их домах и без всяких мотивов убивать их на улице, не пробудив чудовищной Немезиды, быть может, не слишком осмотрительной в мелочах, но от того не менее устрашающей.

Самый обыкновенный пес или человек, доведенный до бешеной ярости, гораздо опаснее, чем он же в нормальном трезвом состоянии.