Том 4

— Кровью подданных твоего законного государя! Кро¬ вью тех, кто дышал тем же воздухом, которым дышал ты со дня рождения, кого учили таким же священным прави¬ лам, какие были преподаны и тебе. Боюсь только, что ты слишком скоро их забыл... — Кровью рабов деспотизма! — сурово перебил он её. — Кровью врагов свободы! Ты слишком долго прожила в уединении и так слепо хранила в памяти предрассудки своей юности, что те благородные чувства, которые я ко¬ гда-то видел зарождающимися в сердце Элис Данскомб, так и не пробудились. — Я жила и мыслила, как подобало моему полу и по¬ ложению, — кротко, ответила Элис. — Ия скорее согла¬ шусь умереть, чем жить и мыслить по-иному. — Вот истоки рабства! Женщина, живущая в подчи¬ нении, конечно, становится матерью трусливых и жалких негодяев, которые бесчестят имя мужчины! — Я никогда не буду матерью детей, хороших или плохих, — ответила Элис с такой покорностью в голосе, которая свидетельствовала, что она давно отказалась от надежд, столь естественных для всех женщин. — Я до -сих пор жила одиноко и без всякой опоры; такой же одино¬ кой, никем не оплакиваемой, я и сойду в могилу. Высокий пафос ее речи сочетался со спокойным досто¬ инством. девичьей гордости, тронувшей сердце ее собесед¬ ника, и он долго хранил молчание, растроганный ее ду¬ шевной чистотой и прямотой. Слова ее пробудили в его душе чувства великодушия и бескорыстия, которые были почти подавлены ненасытным честолюбием и гордостью, питаемой успехом. Когда же он заговорил вновь, голос его был гораздо мягче, а тон сердечнее и без прежней го¬ рячности. — Не знаю, Элис, должен; ли я в моем положении, принимая во внимание твою примиренность с судьбой, пытаться разбудить в душе твоей прежние чувства... Стоит ли предлагать тебе соединить судьбу свою с судь¬ бой такого всесветного бродяги, как я, с судьбой человека, которого можно назвать Дон-Кихотом за его привержен¬ ность к свободе и который ежечасно может быть призван запечатлеть кровью истинность своих взглядов... — Мой чувства к тебе остались неизменными, — с простодушным чистосердечием ответила Элис. — Что я слышу? Или я неправильно понял твое наме¬ 733

рение остаться в Англии, или я ошибался раньше, оши¬ бался в твоих чувствах! — Ты не ошибался тогда, не ошибаешься и сейчас. Пусть слабость моя еще не покинула меня, Джон, но с годами бог послал мне силы бороться с ней. Однако не о себе, а о тебе я говорю. Я — скромная, простая марга¬ ритка и, расцветая, привлекла твой взор. Я увяну, как скромный цветок, когда наступит осенняя пора моей жиз¬ ни, и никто не заметит, что меня больше нет в тех местах, где я жила. Но твое падение, Джон, будет падением дуба, вроде вот этого, на котором мы сидим. Покуда он стоит, люди восхищаются его красотой и величием, а когда он будет пизвержен, вспомнят о пользе, которую из него можно извлечь. — Пусть говорят что хотят!—гордо ответил лоц¬ ман. — Рано или поздно истина станет известна. И, когда этот час придет, люди скажут, что в жизни своей я был верным и храбрым воином. Жизнь моя будет служить до¬ стойным примером для всех тех, кто рожден в рабстве, но мечтает о свободе. Так будет говорить далекий народ, ради которого ты покинул родину и друзей, — промолвила Элис, робко вглядываясь в его лицо, словно стараясь угадать, на что еще она может рискнуть, не пробуждая его негодова¬ ния. — Но что скажут детям своим твои соотечествен¬ ники, в жилах которых течет кровь твоих предков? — Они скажут, Элис, то, что может внушить им ко¬ варство, обычное в их политике, или подсказать обману¬ тое тщеславие. В этом вопросе мы никогда не придем к согласию, ибо даже ты при всем том, что ты для меня значишь, не в силах совратить меня с пути славы, на ко¬ торый я уже вступил!.. Однако время на исходе, давай лучше поговорим о других вещах. Быть может, я в по¬ следний раз на этом острове... Элис молчала, стараясь побороть чувство, пробужден¬ ное его последними словами. Но вскоре она овладела со¬ бой и возобновила разговор с той твердостью, к которой, ей казалось, ее обязывал долг. — А что ты сделал хорошего, Джон, ступив на берег Англии в этот раз? Неужто разрушение мирного очага семьи и оскорбление старика — это славный подвиг, совер¬ шенный во имя той цели, о которой ты говорил? Неужели ты можешь думать, что я высадился на 734