Том 4. Четвертая и пятая книги рассказов

Конечно, я полюбил ее не за это, она мне просто понравилась, но потом меня восхищало больше всего именно это её свойство. Каждый день был как новый, неизвестный, неисчерпанный, какой-то благостный дар. Это ощущение шло, всё усиливаясь, делаясь всё более и более острым, до самого того дня, как я решил уехать. Ничто не заставляло думать о такой перемене и о том, чтобы я решился на разрыв. Это было третьего дня. Ты помнишь, какой стоял хороший день? Мы решили провести его, как влюбленные, будто мы не муж и жена, не живем вместе в более или менее буржуазной квартире, а любовники, видящиеся урывками, и которым целый день (такой длинный, длинный и короткий, как миг, день) кажется волшебным путешествием. Если хочешь, в нашем времяпрепровождении не было ничего особенного, оно было даже вульгарным, но в эти обыкновенные, старые, как мир, формы, мы сумели влить новую опьянительную прелесть. Ничего особенного; мы катались, потом обедали вместе не дома, вечером были на «Тристане», – что может быть банальнее, до слез банальнее такого дня? – а между тем, он нам казался чудесным, и действительно был таким. Приехав домой, жена не переодевалась, а как была в вечернем платье, села за рояль и стала тихонько играть «Смерть Изольды». Казалось, вся душа только что прошедшего дня, вся наша любовь дышала в этих томительных, теперь заглушенных по комнатному звуках. Мы подошли к окну и, отдернув занавеску, стали смотреть на канал. Когда бывают такие ясные осенние ночи, мне всегда Петербург представляется не русским северным городом, а какою-то Вероною, где живут влюбленные соперники, и всегда кажется, что наступает не зима, а готовится какая-то весна, лето чувств, жизни, всего. Сам того не замечая, я наклонился к обнаженному плечу жены и целовал его, не отрываясь. Вот тут-то я и услышал: «завтра будет хорошая погода». Казалось бы, в этих словах нет ничего особенного; излишняя наблюдательность к внешним предметам, некоторая рассеянность, может быть, усталость – что ж тут особенного? Но тогда они мне показались – и я уверен, что именно тогда-то я и оценил их, как следует – показались такими ужасными, так уничтожили весь наш день, всю нашу любовь, что я, не задумываясь, ответил: «Да, завтра будет хорошая погода, и я уеду». Что ж дальше? Ну, конечно, удивление, расспросы, объяснения… Нужно отдать справедливость, Варвара Петровна овладела собой и вела себя достойно и очень благородно. Она даже не упрашивала меня остаться, но та минута, когда мы стояли у окна, парализовала в моем воображении все действия жены и прошлые, и настоящие.

Конечно, значит я ее недостаточно любил, недостаточно она мне просто на просто нравилась, что я мог обращать внимание на такие пустяки, потому что, согласись, любишь всегда не «потому что», а «несмотря на то что». Любить «потому что», это всякий сумеет, даже без особенного чувства, что ж тут удивительного? А вот когда являются разные «вопреки», тут и испытывается настоящая любовь…

После этого визита мой друг снова исчез, очевидно, надолго, если не навсегда. Изредка он присылал краткие извещения мне и Варваре Петровне о том, что он жив и находится там-то. Его жена жила соломенною вдовой и, действительно, нужно было только удивляться, как достойно, спокойно и храбро она всё принимала. Может быть, впрочем, и она не то, чтобы слишком любила своего мужа; может быть, было бы понятнее, если б она умоляла его остаться, вернуться, наконец, сама отправилась бы вслед за ним, но так, как она поступала, было тоже очень красиво. Чуть-чуть бесчувственно, но красиво.

Прошла зима, весна и лето, снова наступило то время, когда Петербург моему другу казался влюбленною Вероною. В один из таких вечеров, когда мне не нужно было никуда идти и не хотелось работать, я читал старинное путешествие по Италии, и невольно думал о своем друге, неумеренная чувствительность которого подтолкнула его на такие странные и неожиданные поступки. Как будто в ответ на мои мысли раздался звонок, и мое неудовольствие на то, что меня отрывают от моего несколько меланхолического покоя, быстро заменилось удивлением И радостью, когда я в позднем госте узнал того же Олега. Против обыкновения, он, поздоровавшись, не сообщил мне никакой сногсшибательной новости, а наоборот, сел молча, слушая мои вялые и осторожные вопросы. Спросить прямо, – что случилось? – я не решался и рискнул только узнать, как он совершил путешествие, на которое возлагал столько надежд.

– Да, да, – заговорил он быстро, – ты, конечно, понимаешь, что я для того и приехал к тебе, чтобы всё рассказать. Я всегда тебе что-нибудь сообщаю, так как-то само выходит. Я именно затем пришел, чтобы рассказать тебе о моем путешествии. Ах, это путешествие! Не в нём, конечно, суть, а в том что со мной случилось и что меня привело обратно Тебе ведь не нужно описывать, какое впечатление произвел на меня Египет, потому что все описания кажутся неверными и выдуманными…