Том 4. Письма 1820-1849

Я все еще нахожусь под впечатлением несносного недоразумения, благодаря которому мы разминулись с твоим братом; я безутешен и даже сейчас еще не могу свыкнуться с мыслью, что это непоправимо. Тебе известно, что я писал ему 20 июля и ждал ответа до 11 августа во Франкфурте и до 18-го в Эмсе, дав предварительно распоряжение о том, чтобы его письмо переправили мне туда. Не получив ответа до 18 августа, то есть в течение целого месяца, я подумал, что либо мое письмо до него не дошло, либо он уже выехал из Остенде. А потому я решил, побродив дня три-четыре по берегам Рейна, вернуться во Франкфурт и лишь по возвращении сюда нашел письмо твоего брата, очень милое и любезное, но крайне запоздалое и способное лишь усугубить мои сожаления. Черт бы побрал все помехи и недоразумения. Чтобы оставить за собой последнее слово в этом недоразумении, я был бы способен съездить отсюда в Остенде, если бы меня не удерживали от этого два соображения: недостаток времени и опасения за другой недостаток — еще более важный — недостаток денег… Брат мой порадовал меня сообщением, что он передал тебе 1500 рублей серебром^*. Тем не менее я нисколько не жалею, что послал тебе денег отсюда. По возвращении твоем в Петербург деньги будут не лишни. Что до меня, то я еще располагаю на обратный путь 150 дукатами. Быть может, я из предосторожности возьму у Ротшильда аванс в счет жалованья с тем, чтобы, если это окажется возможным, не тратить его.

Да, о возвращении, вот каким путем я решил ехать. Но прежде — несколько слов о твоей карете. По зрелом размышлении, мы с братом решили, что перевозка ее по железной дороге до Штеттина, а оттуда на пароходе до Кронштадта — обойдется страшно дорого. За карету, как твоя, железная дорога, например, берет полтора прусских экю за немецкую милю, причем владельцу не разрешается помещаться в экипаже. Поэтому мы решили оную карету отправить по Рейну до Роттердама, где ее погрузят на торговое судно; таким образом, ее перевозка по воде обойдется самое большое в сотню флоринов, в то время как везти ее с собою обошлось бы втрое дороже. Что до меня, я решил ехать через Варшаву, где воспользуюсь каретой графа Орлова^*, которую он предоставил в мое распоряжение, всячески настаивая, чтобы я воспользовался ею предпочтительно перед всеми другими способами передвижения. Такой маршрут имеет то великое преимущество, что позволит мне почти полпути ехать по железной дороге, ибо я сяду в поезд в 40 милях от Франкфурта и он довезет меня, не считая небольшого перерыва, вплоть до самой Варшавы. К тому же это избавит меня от неприятности плыть по морю во время равноденствия. Одобряешь ли ты мое решение? Не правда ли, оно разумно и обоснованно? Но пусть не пугает тебя мысль, что этим путем я приеду к тебе раньше, чем тебе хотелось бы, ибо на руках у меня еще остался Веймар, и Бог ведает, разделаюсь ли я с ним скорее, чем в десять дней. Ты в общем угадала намерения, о которых я намекал в одном из своих писем, но только я хотел бы устроить Анну не при великой княгине Марии Николаевне, а при ее будущей невестке, будущей супруге великого князя Константина Николаевича^*. Чтобы при посредстве великой герцогини Веймарской обеспечить этому плану больший успех, я и должен буду остановиться в Веймаре и, вероятно, на более длительный срок, чем мне хотелось бы. Надеюсь, что по крайней мере в этом случае Клотильда постарается проявить по отношению к своей племяннице то расположение, которое, по ее словам, она к ней питает. Признаюсь тебе, что удачное завершение этого дела было бы мне в высшей степени приятно; с моего сердца спало бы тяжелое бремя, бремя, угнетающее и тревожащее меня… больше, чем я могу это выразить…

Когда увидишь князя Вяземского, передай ему, что я очень приятно провел время с Жуковским сначала в Эмсе, где мы прожили шесть дней, занимаясь чтением его «Одиссеи» и с утра до вечера болтая о всевозможных вещах. Его «Одиссея» будет действительно величественным и прекрасным творением, и ему я обязан тем, что вновь обрел давно уже уснувшую во мне способность полного и искреннего приобщения к чисто литературному наслаждению. Он тоже казался весьма удовлетворенным тем сочувствием, которое вызвал во мне его труд, — и он был прав, ибо сочувствие мое было искренно^*. Мне очень нравится и его жена — благородное и нежное создание, словно сошедшее нарочно для него с какой-то славной картины старинной немецкой школы. Признаюсь, что этот тип в конце концов мог бы мне показаться несколько пресноватым, но иногда мне приятно его покойное и чистое очарование. Оно дает мне отдохновение от меня самого да и от многих других…

Вчера, 28 августа, мы с Жуковским обедали в h^otel de Russie. В этот день исполнилось 98 лет со дня рождения довольно известного франкфуртского гражданина — Гёте, но, право, сдается мне, что во всем Франкфурте только мы одни и были достаточно простодушны, чтобы вспомнить об этой славной годовщине. Сегодня Жуковский в Дармштадте, на свадьбе Г. Гагарина, который женится на самой черномазой девушке, какую только я когда-либо видывал^*.