— Здесь этого нет. Я обнаружил как-то телефон одной церкви. Звоню. Отвечает милый, нежный женский голос: «Церковь сатаны слушает. Мы со вниманием относимся к любым звонкам, готовы помочь…» Прочел я случаем об этой так называемой церкви. Даже князя мира сего спрофанировали, снизили, очернили, окарикатурили.
— И между тем, — прервала Таисия, — многие люди шарахаются при упоминании этого имени. Сам мир, сами они живут по его законам, пусть в самом примитивном издании, и шарахаются от него, крестятся… Типичная ситуация для этого рода людского. Живут им, а в глупом своем уме считают, что он их супротивник, от которого надо бежать…
…Разговор этот на том и закончился. Но через несколько дней выяснилось, что, несмотря на абсолютный отказ, Майкл не успокоился. Он звонил Таисии, говорил что-то о русской душе и о том, что он не может понять, почему ему отказали. «Это никак не укладывается в моем мозгу», — сказал он. И просил встретиться, приглашал в ресторан. Таисия попросила брата разобраться, помочь. Решили встретиться с Майклом, пусть даже в ресторане, но платить они будут сами за себя.
— Ты хоть объяснила ему свою ситуацию с мужем? — спросил Румов у сестры.
— Конечно. Я сказала, как есть. Что мы жили в гражданском браке, но недавно разошлись. Что сейчас у меня есть, как говорят здесь, друг, но мы не решились вступить в нормальный брак, расписаться; у меня есть колебания… В таком духе. Сказала даже, что Володя, мой коллега, кончал Институт востоковеденья… Его все интересовало… Откровенно говоря, я не ожидала такой его реакции, думала, мимолетные встречи, его бизнес связан с Востоком…
Последняя встреча все-таки состоялась. В ресторане.
— Я не могу понять, в чем дело, — заявил Майкл. — Отношения Таисии с этим Володей не скреплены браком. Знаете, Петр, я вполне в состоянии перевезти и ваших с Таисией родителей сюда, в Америку. Помочь вам найти здесь работу. Но почему?
Румов с сестрой отвечали, что Таисия любит своего Володю…
— Вы же, надеюсь, не решитесь и Володю перевезти сюда, — съязвил Румов.
Майкл расхохотался.
— В конце концов, почему нет? Мне больше всего нужна русская душа Таисии… Петр, поймите меня. Я много работаю. Бизнес — это дьявольский и рискованный труд. Он изматывает. Я не знаю, в чем секрет, но само излучение души Таисии действует на меня, как бальзам. Даже когда она говорит о погоде. Когда мы говорим о погоде, то все просто: погода прекрасная или погода плохая. Но всегда о’кей. Когда она об этом говорит, то я даже объяснить не могу, в чем дело. Она же не говорит ничего сверхъестественного. Я начал читать книги о России; заметьте, это действительно сверхъестественно — тратить время на то, что не приносит денег. А деньги — это мед. Но я мало что понял из этих книг. Скажите прямо, Таисия, вам, может быть, просто не нравится Америка? Мы можем значительную часть времени проводить в другой стране, на Востоке.
Таисия не могла скрыть своего раздражения. Румов приходил ей на выручку.
— У вас все замечательно, — заявлял он. — Точность, технология, дисциплина, организация — все отлично…
— Но нет души, нет человека в вашем понимании, — ответил Майкл. — Вот это я понял из одной книги о России. Книга называется «Жар-птица».
Румов нашел, что ответить:
— В вашей прессе, на телевидении постоянная русофобия, вражда к России и к русскому народу…
— Это политика, — сухо ответил Майкл.
Эта встреча окончательно убедила Майкла, что надежд нет.
— Я очень удивлен этим, — закончил он этот вечер. — Мне приходилось удивляться в жизни. Но такое огромное удивление, как от этого отказа, я не испытывал никогда. Это фантастическое удивление!
На этом фантастическом удивлении он и расстался.
…Дни опять потекли без препятствий. Петр и Таисия считали, сколько их осталось. Альфреду удалось-таки затащить уже их двоих в Дом бессмертных, тот самый. Все было по-прежнему чинно, важно и лекарственно. Но у одного претендента на бессмертие все-таки сдали нервы. В своей квартире, в гостиной, как только туда вошли Альфред, Петр и Таисия, он вдруг стал орать, истерично расширив глаза:
— К черту! Я буду жить двести лет! Двести лет! Двести лет! Не меньше!
Глаза его почернели от небывалой злости, смешанной с какой-то нечеловеческой надеждой.
Альфред оторопел, но Таисия вдруг резковато сказала:
— Знаете, дьявол живет миллионы лет, в его регионе другое время, и вам его не догнать.
Претендент как-то вытаращился и попросил воды.
На этом посещение закончилось. Таисия выходила первой, но в ее ушах все еще стоял надтреснутый крик: «Двести лет! Двести лет!» И мелькнули, как во сне, его обезумевшие глаза, ставшие иными, чем он сам.
Еще пять дней прошли не надрывно. На шестой день опять позвонил Альфред и упросил съездить с ним на выставку самого Га. Самого Га они не застали, но в конце осмотра Альфред вдруг спросил:
— Петр, что вы знаете о статуе Свободы?
— Она удивительным образом совпадает с обликом Прозерпины, богини ада у древних греков. И, наконец, это каменное выражение глаз, сама окаменелость, нечеловечность фигуры, факел, освещающий дорогу в ад!