На следующий день, как и было договорено, Альфред повез Румова в тот самый предварительный Дом бессмертных, из которого изгнали самого Га. По узким, зажатым небоскребами улочкам, наполненным людьми и бредом, они выехали в пригород Нью-Йорка. Альфред вел машину спокойно, искусно, но в отношении Дома бессмертных был мрачен.
— Сами увидите, и не хватайтесь только за голову, — предупредил он Румова.
Наконец они подъехали, можно сказать, к самому бессмертию как таковому. Но вход туда был надежно закрыт. Огромное здание, но не небоскреб, конечно; рядом — мелкие подсобные домишки, необычный, мощный забор, как будто за ним была не лечебница, а тюрьма — вот что сразу бросилось в глаза Румову.
У входа у Альфреда настойчиво и угрюмо проверяли документы, но вдруг появился человек, которому Альфред предварительно позвонил. Человечек этот был словно главнокомандующий. По его мановению и Альфред, и Румов были мгновенно пропущены внутрь. Румов успел прочитать на документе фамилию Альфреда: Норинг. Альфред уловил взгляд Румова и ехидно-добродушно бросил:
— Чушь все эти мои имена. Но мое подлинное имя, Петр, вы когда-нибудь познаете.
Человечек как-то почтительно, словно он азиат, отнесся к Альфреду.
…Лифт, четвертый этаж. И Альфред тут же скрылся, вместе с человечком, за дверью ближайшего кабинета.
— Ждите меня, Петр. Я быстро, — сказал он, обернувшись к Румову.
И Петр остался один в бесконечно длинном, безмолвном коридоре. Ни души, ни черта, ни насекомого — одна стерильная пустота. Как будто ничего, кроме этих стен, по бокам коридора вообще не существует. Но ждать пришлось недолго. Альфред вышел какой-то раскрасневшийся.
— Начнем, — сказал он Румову и почему-то обнял его.
Через две-три минуты Альфред Норинг ввел Румова в роскошный огромный зал.
— Это их ресторан. В это время, минут через десять, они должны почти все, за редким исключением, прийти сюда на обед. Все другие мероприятия проводятся индивидуально или небольшими группами. Но сейчас мы увидим их вместе.
— Кого «их»?
— Претендентов на бессмертие.
Альфред ухмыльнулся, и они сели за столик. Пока в этом роскошном, но странном полутемном зале они сидели одни. Опять ни души, ни черта. Альфред обратился к Румову:
— Петр, вы, конечно, понимаете, что болезни, старость и прочее — это одно, а смерть — совершенно другое. Здесь нет причинно-следственной связи. Вы это знаете как адепт эзотеризма и традиционалистской метафизики. Но это подтверждается и опытом. На крысах. Их так лелеяли, что это были совершенно здоровые крысы, с заторможенным старением, тем не менее в свой положенный срок они умерли, ни с того ни с сего, будучи совершенно здоровыми и веселыми. Остановилось сердце, видимо, и все. Смерть побеждает всегда одна, ей не нужны сопутники, и победить старение — это не значит победить смерть. В отличие от старости смерть — мистическое явление, а не физиологическое. Поэтому потуги этих ученых-циклопов победить смерть обречены… Но продлить жизнь лет до 150–160 возможно, но затратно. Придет только один человек, который раскроет тайну и возможность физического бессмертия… Но до его прихода далеко.
Румов плохо расслышал последние две фразы — уже входили «бессмертные», — но его все-таки почему-то передернуло. Они входили чинно, важно, и хотя движения были медленные, чувствовалось, что когда-то это были стройные, подвижные люди. Рассаживались, и официантки тут же подавали им меню.
Столик Румова и Норинга был для двоих, но другие столики располагались совсем рядом, и вообще, лица пришедших, даже их глаза, виделись отлично. Румов и Норинг предпочли говорить тихо и по-русски.
— Что вы ощущаете по поводу этих властителей мира, точнее, финансовых потоков, которые они, собственно, и отождествляют с миром? Поверьте, для этих людей единственная реальность — это деньги. Такого еще в истории не было, — проговорил Альфред. — Что же вы чувствуете, какая аура сейчас; вы же интуит, по крайней мере…
Румов вздохнул.
— Я чувствую что-то огромное, но духовно, метафизически абсолютно бессмысленное.
— Очень точно, — слегка рассмеялся Альфред. — Именно бессмысленное. Я работаю с ними, Петр, вы обратите внимание на их глаза: в них одна бездонная, бесконечная, леденящая пустота. Хотя они не осознают свою суть. Эти люди в большинстве своем — монстры пустоты… Постарайтесь поймать взгляд…
Румов осторожно напрягся и поймал. Альфред продолжал:
— Взгляд их не жесткий, не жестокий, но безразлично пустой. Если надо убрать кого или что, не важно, это делается не с эмоциями, не с садизмом, а абсолютно безразлично, как отодвигают стул. Но отодвигают, или убирают, не что-то, а президентов других стран, глав правительств и так далее. Некоторые из них находятся на пике финансового могущества. Но в этом зале такого уровня сейчас нет… Были — они уже в самом Доме бессмертных. Но остались те, кто в их системе…