Читаем Том 4. После конца. Вселенские истории. Рассказы полностью

Но были и некие таинственные, внезапно возникающие вспышки какой-то реальности, на момент вторгающейся в наш мир. Иногда Румов узнавал, точнее, чувствовал нечто подобное в лицах людей на улице, в метро. Кроме того, после разлуки с Россией и Таисия, и Петр еще острее восприняли звуки русской речи, тончайшие интонации, уводящие в какую-то внутреннюю бездну. Румову казалось, что это особенно отчетливо проявлялось у женщин, у некоторых из них… Доносились до него и слухи об активности Альфреда, довольно разорванной. То выступление в академической среде, то в тот же день вечером по линии общества смертологов. И речь становилась все более обтекаемой, более зашифрованной, порой даже до комизма. Реакция у слушателей, эдаких, по лихим мыслям Альфреда, кандидатов в царство Антихриста, была тоже неопределенна, но значительна.

— Что-то тут не то, — говорили одни.

— Не то, но важное, непростое «не то», — возражали другие.

Одним словом, Норинг нащупывал Россию, но как-то истерично, то туда, то сюда; бывало и по два-три выступления за день.

…Утром в квартире Румова раздался звонок, такой обычный и такой тревожный. Ибо кто знает, что несет с собой ветер повседневности… Говорил Норинг — каким-то испорченно-надтреснутым голосом.

— Петр, приходите. Я выступаю перед группой каких-то крайних, не то анархистов, не то блаженных. Я ваш народ не пойму.

— Зачем вам такие?

— Хочу понять русское подсознание. В таких людях оно становится явным.

— А как они себя называют?

— «Сами». Они объявили, что они «Сами».

— О, слышал. Я, правда, слышал, что о них говорят, будто там одна клиника, безумные.

— Нет. Внешне — да. Но на самом деле…

— На самом деле — посмотрим. Встреча — завтра.

И он дал адрес и время.

…Румов решил присоединить к поездке сестру и Зернова. Зернов по некоторым высшим причинам отказался. Встреча назначалась в одном довольно заброшенном литературном молодежном клубе, в одном из уголков старой Москвы, в Замоскворечье. Помещение оказалось маленьким, но заброшенным, клуб был не в смысле посещаемости и интереса к нему, а по той анархичности, которая в нем царила. Впрочем, находилась там и комнатка-уголок, где можно было попить чаю или кофе. В нем и приютились Петр и Таисия в ожидании прихода «Самих», в которых бедный последователь Антихриста искал русское подсознание.

— Слово-то какое — «подсознание». Типично омерзительное, — сказала Таисия, обращаясь к брату и попивая чаек. — Прямо из фрейдистской преисподней…

— Конечно. Но для подлинной преисподней Фрейд все же мелковат…

Так тихонько разговаривали они. В другом углу, но прямо перед их глазами виделся, но особо не шумел телевизор с его очередной программой. И вдруг на экране возникла молодая женщина, приятная блондинка, и стала петь. Слова разносились такие:

Жить, жить, жить,Быть, быть, быть!

И она напевала, повторяя эти слова с какой-то утробной настойчивостью, охватившей все ее тело и сознание… Так продолжалось минут пять, пожалуй, во всяком случае, так показалось Таисии и Румову. Они переглянулись.

— Если это наше подсознание — я за. Точнее, наоборот, внутреннее осознание и воля, — сказала Таисия.

— Молодец, девочка, — похвалил Румов выступавшую. — Так держать. Зазвездные полеты полетами, но чтобы летать, надо быть, и быть всегда, — заключил он.

— Хоть бы она жила лет сто, — пробормотала Таисия.

— А потом — в вечности.

— В вечности она будет другая; та ли? — вдруг с грустью заметила Таисия.

Румов сразу понял намек, и потому у него слегка дрогнуло сердце.

— Но преемственность, как известно, может сохраниться, — тихо ответил он. — Для этого нужен ряд условий. Душа должна быть не только высокой, но чтобы то, что свершалось ею здесь, нуждалось в развитии там…

— Неужели ты думаешь, что в нас этого нет?

— Не думаю. Но надеюсь. Но главное, чтобы раскрытие наших с тобой душ шло, пусть с разными оттенками, но в одном метафизическом направлении. Тогда мы будем вместе…

Румов заметил, что в глазах Таисии мелькнули слезы. Мелькнули и ушли вглубь. Румов промолчал несколько секунд и потом резко сказал:

— Да, да, да… Тася, послушай… Ты же знаешь, что наши души соединены в одно мистическое целое… Какая разница, в каком мире и где мы будем находиться, раз мы соединены такой мощной силой? Ведь мы не только физически брат и сестра. Это мистическая связь, ты моя мистическая сестра, прямо по герметизму… Такое случается в жизни редко, но случается. Нам нечего бояться разлуки, она невозможна.

— Фактически — нет, но практически — да, нужно. Боязнь создает напряжение.

— Напряжение всегда есть, пока мы люди.

— А та девушка, что хочет быть, — промолвила Таисия, — и в другой жизни сохранит принцип русской души…

Перейти на страницу:

Все книги серии Мамлеев, Юрий. Собрание сочинений

Том 1. Шатуны. Южинский цикл. Рассказы 60–70-х годов
Том 1. Шатуны. Южинский цикл. Рассказы 60–70-х годов

Юрий Мамлеев — родоначальник жанра метафизического реализма, основатель литературно-философской школы. Сверхзадача метафизика — раскрытие внутренних бездн, которые таятся в душе человека. Самое афористичное определение прозы Мамлеева — Литература конца света.Жизнь довольно кошмарна: она коротка… Настоящая литература обладает эффектом катарсиса, который безусловен в прозе Юрия Мамлеева; ее исход — таинственное очищение, даже если жизнь описана в ней как грязь. Главная цель писателя — сохранить или разбудить духовное начало в человеке, осознав существование великой метафизической тайны Бытия.В 1-й том Собрания сочинений вошли знаменитый роман «Шатуны», не менее знаменитый «Южинский цикл» и нашумевшие рассказы 60–70-х годов.

Юрий Витальевич Мамлеев

Магический реализм

Похожие книги

Вдовье счастье
Вдовье счастье

Вчера я носила роскошные платья, сегодня — траур. Вчера я блистала при дворе, сегодня я — всеми гонимая мать четверых малышей и с ужасом смотрю на долговые расписки. Вчера мной любовались, сегодня травят, и участь моя и детей предрешена.Сегодня я — безропотно сносящая грязные слухи, беззаветно влюбленная в покойного мужа нищенка. Но еще вчера я была той, кто однажды поднялся из безнадеги, и мне не нравятся ни долги, ни сплетни, ни муж, ни лживые кавалеры, ни змеи в шуршащих платьях, и вас удивит, господа, перемена в характере робкой пташки.Зрелая, умная, расчетливая героиня в теле многодетной фиалочки в долгах и шелках. Подгоревшая сторона французских булок, альтернативная Россия, друзья и враги, магия, быт, прогрессорство и расследование.

Даниэль Брэйн

Магический реализм / Самиздат, сетевая литература / Попаданцы