Том 4. С бластером против всех

Но вечно тратить время на объяснения и утешения он не мог. Времени и так уже осталось слишком мало. Кроме того, не было заметно, чтобы старушка пыталась как-то выказывать обиду или досаду. На ее лице было написано только покорное приятие своих недостатков, действительных или вымышленных. До чего же мы с ней похожи! — неторопливо приводя свои мысли в порядок, подумал Майкл. В мире нет ни особых, ни выдающихся людей, есть просто люди думающие и те, кто не привык думать. Он много думал и теперь понимает миссис Леммон гораздо лучше, и если впредь станет относиться к ней так же, как и к себе, и ожидать от нее того же, что и от себя, то вполне вероятно, что они поладят очень даже хорошо.

— Я в толк не могу взять, к чему там весь этот шум, — вопросительно подала голос старушка.

— Думаю, что пришельцы устраивают на улицах кордоны для проверки документов, — ответил он рассудительно, перебрав в голове различные возможные ответы и придав голосу спокойный и вдумчивый тон. — Так всегда делается — сначала устанавливается контроль за передвижением по улицам. Потом, после того как все кварталы оцепляются и изолируются друг от друга и беглец уже не может ускользнуть незамеченным, начинается планомерная облава и обыски.

Таковы были его теории. Он мог говорить об этом вполне безразлично. В этом был особый эффект — спокойная задумчивость, абстрактные теоретизирования на темы принципов работы военной полиции, более чем туманные для хозяйки чайного магазинчика, — и снова это оказался безошибочный ход. Майкл Вайерман делал то, что тысячи героев романов миссис Леммон делали до него. Имея представление о существовании кордонов не большее, чем его пожилая слушательница, он говорил с полной уверенностью в собственной правоте не хуже опытного актера, читающего текст с листа сценария.

Он был настоящим и живым — живым и находящимся прямо тут, рядом, и миссис Леммон участвовала в представлении со всем жаром откровенных, лично выстраданных переживаний.

Майкл быстро скользнул взглядом по лицу старушки и увидел ее широко раскрытые глаза, загипнотизированные своим героем и полностью забывшие о его сомнительном виде и странной задумчивости.

Это было лишь очередное откровение в цепи прочих, и, сообразив это, Майкл решил, что если он будет продолжать удивляться и впредь каждому из них, то проведет за этим занятием весь день. Он был доволен — даже весел — оттого, что явился объектом такого безоговорочного преклонения. Но обдумывать детали и копаться в причинах он уже устал. От усталости он валился с ног, все его тело болело, он попросту был испуган. И теперь к прочим его опасениям прибавились также связанные с обязанностью не разочаровывать ожидания его нежданной спутницы.

Сейчас самым важным было унести отсюда ноги, пока закинутый пришельцами трал не стянул его горло слишком туго. И если он не заберет миссис Леммон с собой, то ей наверняка не поздоровиться.

Все снова стало предельно ясно и очевидно. Он должен покинуть Филадельфию как можно скорее, и для этого ему нужно составить план, в котором фигурировала бы миссис Леммон. Он мог даже не спрашивать ее, хочет ли она идти с ним или нет. Она должна была идти, у нее не было другого выхода — Майклу в голову не пришло спросить ее саму об этом и недосуг было вдаваться в детали о том, почему она такая, какая есть, и как можно убедить ее в необходимости бросить магазинчик, дом и добро — все эти ловушки и оковы, которые удерживали ее на наезженной жизненной колее.

Если бы Майкл завел с ней такой разговор, то вскоре узнал бы, что она уже давно вдовствует и живет на доход от страховки покойного мужа и от магазинчика и что в связи с ее преклонным возрастом было решено, что классификацию ей проходить бессмысленно, и что вот уже несколько лет ее преследует кошмар о том, что она не успеет умереть прежде, чем перестройка Филадельфии докатится до ее дома и магазинчика, которым она владела вот уже тридцать лет. В своих кошмарах она видела себя в незнакомом месте — она силилась наладить там привычный быт, но ничего не могла узнать вокруг, называла свое жилище домом, но ничего похожего на дом в привычном понимании нигде не видела, пыталась устроить себе на причитающиеся деньги обычные развлечения семидесятилетних: бинго, картишки, поездки во Флориду — в общем, тщетно старалась наладить привычную рутину. Она хотела начать все заново, сделать все как было когда-то, начать не с начала, а как в начале — чтобы жить самой, а не ожидать жизненных перемен со стороны, чтобы делать что-то самой, не позволяя манипулировать собой другим — конечно, в пределах возможного.

Миссис Леммон сказала Майклу:

— Именно из-за таких людей, как вы, я и начала читать эти книги. Книги про таких людей, как вы. — Но в тот момент он был слишком занят своими мыслями, чтобы суметь увидеть смысл этого робкого признания.

Вежливо выслушивать комплименты у него сейчас не было возможности — поджимало время. Позволить себе роскошь ждать, когда другие принесут ему свободу или смерть или когда слова миссис Леммон заронят в его душу сомнения, он не мог.

3