Том 4. С бластером против всех

Он недовольно потряс головой. Увлеченный своими рассуждениями, он успел спуститься до конца трапа и теперь достаточно ясно видел стоящего впереди, рядом с капитаном, молодого человека. Лэмбли, полномочный представитель ОЦС на Земле, заметив Ральфа, повернулся и сделал шаг в сторону, а почетный караул — разношерстная группа землян в форме центаврианской армии с изготовленными вручную знаками отличия, нашитыми поверх знаков отличия ОЦС, — взял «на караул». И, возможно, потому, что все эти люди присутствовали здесь, но непосредственного участия в происходящем не принимали, и потому, что заговорил с ним только один молодой человек, и потому, что его глаза позволяли ему отчетливо различать только не слишком отдаленные предметы, Ральфу Вайерману вдруг почудилось, что пространство и время вокруг замерли, остановив свое извечное неразрывное движение. Он и молодой человек на мгновение застыли в безвременье друг перед другом, и сразу же вслед за этим все остальное время — все их прошлое, вся их совместно прожитая жизнь — обратилось в единый фрагмент, в котором уже нельзя было сделать обычных различий между одной частью, подталкиваемой сзади другой, более поздней частью, и выросло над ним башней наподобие тяжеловесного монолита, так что то место и время, где он и молодой человек сейчас находились, на мгновение стали чем-то большим, чем обычная формальная координата день-час-минута-широта-долгота, при помощи которой в обычной ситуации один человек может обозначить нахождение другого.

— Майкл, — проговорил Ральф Вайерман.

— Здравствуй, папа, — отозвался Майкл. — Как ты?

— Я… в порядке. Мама… — Ральф махнул рукой в сторону возвышающегося позади корабля. — Она отдыхает после перелета.

Президент указал на своего спутника.

— Ты помнишь Томаса Хармона?

— Конечно. Здравствуйте, господин Хармон. Как долетели?

— Очень хорошо, Майкл. Я рад видеть в твоем лице…

Да, конечно, подумал Ральф Вайерман, мгновенно отключая слух, достижения Майкла, несомненно, произвели на Хармона впечатление. Во время перелета с Чиерона, где их сначала взяли под стражу и поселили в дешевом отеле, а потом, после того как на Земле Майкл что-то такое сделал, освободили и с почетом, окружая вниманием и роскошью, отправили на родину, Том только об этом и говорил.

На самого Ральфа Вайермана достижения Майкла особого впечатления не произвели. Выступая с позиции силы, любой мог добиться того, чего хотел. Для того чтобы добиться еще большего, нужно всего лишь стать еще сильнее, и так далее, пока, наконец, ситуация не достигнет той точки, когда сосредоточенность в одних руках единовластной силы будет превращать в бойца несгибаемой воли и ураганного напора даже самого распоследнего слабака и хлюпика. И Томас Хармон знал это не хуже других. Знал, но не верил в то, что подобное является безусловным законом человеческой вселенной. Знал, но не верил в то, что этот закон сможет сработать на Майкле Вайермане точно так же, как и на любом другом человеке. Он дал мальчику шанс, потому что это представлялось на тот момент самым разумным решением, но поверить в то, что идея эта сработает, он не мог, так как то, во что верил Хармон, не имело никакого влияния на его выводы.

И именно вот из-за этого твоего люфта неверия в чужие силы, не ты, Том, а я являюсь человеком-лидером, сказал себе Ральф Вайерман. Хотя сейчас все это уже значения не имеет — сколько у него осталось? — несколько недель, месяцев, а потом все кончится. Мы проложим демаркационную линию между нашими интересами и интересами Центавра, будут назначены выборы, и мы сойдем со сцены. После этого нам останется только греться на солнышке и строить планы по поводу дороги в Вечность, я получу то, чего заслужил своей жизнью, ты получишь то, что заслужил своей, и мы расстанемся, чтобы никогда больше не встретиться иначе как в снах собственного изготовления.