Том 4. Стихотворения и поэмы 1941-1963

Вот опять
соловей
со своей
стародавнею песнею…
Ей пора бы давно уж
на пенсию!

Да и сам соловей

инвалид…
Отчего ж –
лишь осыплет руладами –
волоса
холодок шевелит
и становятся души
крылатыми?!

Песне тысячи лет,

а нова:
будто только что
полночью сложена;
от нее
и луна,

и трава,
и деревья
стоят завороженно.

Песне тысячи лет,

а жива:
с нею вольно
и радостно дышится;
в ней
почти человечьи слова,
отпечатавшись в воздухе,
слышатся.

Те слова

о бессмертье страстей,
о блаженстве,
предельном страданию;
будто нет на земле новостей
кроме тех,
что как мир стародавние.

Вот каков

этот старый певец,
заклинающий

звездною клятвою…
Песнь утихнет –
и страсти конец,
и сердца
разбиваются надвое!

1956

К другу-стихотворцу

Я обращаюсь к стихотворцу-другу,
к его таланта пламенному плугу,
которым он, взрывая сушь суждений,
готовил почву для живых рождений –
для выдумки, для сказки, для фантазий,
для слова, за каким в карман не лазай!

Вы самый удивительный рассказчик:

мы помним все ваш «Музыкальный ящик»,
в котором вы восстановили время,
осуществив былое в близкой теме.

Зачем же вам, который время сблизил,

предпочитать живому ветру дизель?
Живые чувства – паруса людские –

переводить на штампы заводские?
Передо мной вопрос неразрешимый:
зачем вам сердце заменять машиной?

Я сам писал про соловья стального,

пока не услыхал в ночи живого,
который пел с таким великим чувством,
что никаким не воссоздать искусством!

Я верю, и при взлете индустрии

нужны нам чувства, жаркие, живые.
Мы памятуем о машинном чуде,
но все ж у нас на первом плане люди.
Кто ж спутает с машинным звук сердечный,
рискует в пафос впасть бесчеловечный!

1959

Посещение

Талантливые, добрые ребята
пришли ко мне по дружеским делам;
три – не родных, но задушевных брата,
деливших хлеб и радость пополам.

Обручены единою судьбою,

они считали общим свой успех,

но каждый быть хотел самим собою,
чтоб заслужить признание для всех!

Они расселись в креслах, словно дети,

игравшие во взрослую игру;
им было самым важным – стать на свете
собратьями великих по перу.

Дыханье, дух, душа – одно ли это?

И что же их роднит в конце концов?
Передо мной сидели три поэта,
желающих продолжить путь отцов.

Вот – Грибоедов, Тютчев, вот – Державин.

А мне? Нельзя ли Баратынским стать?..
Был этот час торжественен и славен,
оправленный в достоинство и стать…

И я, традиций убежденный неслух,

поверил, что от этих – будет толк.
Три ангела в моих сидели креслах,
оставивши в прихожей крыльев шелк.

1960

Песнь о Гарсиа Лорке