Читаем Том 5. Калина красная полностью

В те уже давние годы, в начале пятидесятых, во всем ощущалась нехватка. Мало кто из студентов был одет «по моде», и тех, кто щеголял узкими брючками и башмаками на толстой подошве, мы, кто попроще, именовали «стилягами». Все остальные носили одежду случайную, сборную, многие до окончания института ходили в армейских залатанных сапогах, гимнастерках, и студент Вася Шукшин не составлял среди них исключения. К тому времени он уже имел непреклонные, твердые убеждения, которые самым решительным образом защищал. Иногда – грубовато.

Пожалуй, не вспомнить мне Васю тех лет расслабленным. Даже по вечерам, когда все отдыхали и как могли развлекались, он постоянно читал – и под студенческой койкой его, на газетке, всегда были книги. Случалось, что он засыпал раньше всех, живших в комнате, с книгой в руках, побежденный усталостью, и мы, забавляясь, разглядывали его. Он то улыбался, то хмурился, то бормотал неразборчиво, может быть, спорил, не соглашался, доказывал...

Степень талантливости определяла тогда отношение к человеку в нашей среде. Талант, одаренность, бездарность – были у нас ходовыми словами, воздух внутри института пропитан был суетными, ревнивыми мыслями: кто из студентов кого одареннее; в аудиториях, коридорах, буфете, на лестницах в гуле бесчисленных споров назойливо выделялось: «талант», «алант», «алан», мы не гнушались и гениальностью («Видел, старик, как он разбил воображаемую тарелку? Это гениально, старик!»). По институту гордо ходили несколько гениев. Вряд ли мне стоит их называть: их имена ничего не скажут. И я за свои двадцать лет работы в кино нигде и ни разу не встретил ни этих имен, ни их обладателей.

Вася Шукшин в их число не входил. Только, пожалуй, однажды он возбудил всеобщее любопытство. На режиссерском сдавали зачет по актерскому мастерству. Играли что-то из Шолохова. Вася отчаянно рубанул полным текстом такое, что полагалось из скромности утаить, и даже таким откровенным писателем, как Шолохов, было упрятано за многоточием. Зрители ахнули и рассмеялись. Громче других хохотал Михаил Ильич Ромм. А в коридорах студенты ловили друг друга: «Ты слышал, старик? Вот это парень! Во выдал! Слыхал? Гениально, старик!» И только Вася не понял, что же такое особенно гениальное он сотворил. Вряд ли даже заметил, как у него сорвалось с языка, – настолько он был натуральным и самозабвенным в работе.

И все-таки нет, к числу гениальных и даже талантливых наша студенческая молва не относила его. Талант разглядел в нем учитель Михаил Ильич Ромм.

Доказывать свое право на творчество пришлось Шукшину непростительно долго. Закончив институт, он не имел ни жилья, ни работы по специальности. Однажды, приехав на съемки в Москву, я посетил наше памятное общежитие.

Заранее зная, что никого из знакомых там не встречу, робко вошел в коридор – и первым, кого я увидел, был... Вася Шукшин! Он шел навстречу мне по коридору, в тренировочном костюме и тапочках, с чайником в руке.

– Здоров! – удивленно, с характерной своей интонацией встретил Василий меня и, перекинув чайник в левую руку, сжал мне ладонь. – Ты-то как здесь?

– Я-то понятно. Зашел по пути. А ты-то что тут делаешь?

– Как что! Живу!

Пока пили чай, он рассказал, что вынужден временно жить в общежитии, в общем, на птичьих правах, переселяясь с койку на койку. С работой что-то не светит: самостоятельной постановки не доверяют. Ну, соответственно, и с жильем вопрос не решается. Спасибо вот комендантше – добрая женщина, не прогоняет пока, но это ж не вечно...

Потом я узнал, что он снимается. Потом появились в печати его рассказы. Рассказами он не удивил меня. Та простота, которой пленял он в игре на экране, здесь показалась мне элементарной. Проза Шукшина не произвела на меня «солидного впечатления». Но было приятно, что мой товарищ печатается. Я начал гордиться знакомством с ним.

Когда наконец – уже будучи известным актером, писателем – он поставил картину и запустился с другой, произошла еще одна встреча. Я проходил коридором студии имени М.Горького мимо табличек с названиями кинокартин, находившихся в производстве, разыскивая ту, на которую был вызван, как вдруг прочитал на одной из дверей: «Режиссер-постановщик В.М.Шукшин». Ну как не зайти повидаться?

Перейти на страницу:

Все книги серии Шукшин В.М. Собрание сочинений в шести книгах

Похожие книги

Первые шаги
Первые шаги

После ядерной войны человечество было отброшено в темные века. Не желая возвращаться к былым опасностям, на просторах гиблого мира строит свой мир. Сталкиваясь с множество трудностей на своем пути (желающих вернуть былое могущество и технологии, орды мутантов) люди входят в золотой век. Но все это рушится когда наш мир сливается с другим. В него приходят иномерцы (расы населявшие другой мир). И снова бедствия окутывает человеческий род. Цепи рабства сковывает их. Действия книги происходят в средневековые времена. После великого сражения когда люди с помощью верных союзников (не все пришедшие из вне оказались врагами) сбрасывают рабские кандалы и вновь встают на ноги. Образовывая государства. Обе стороны поделившиеся на два союза уходят с тропы войны зализывая раны. Но мирное время не может продолжаться вечно. Повествования рассказывает о детях попавших в рабство, в момент когда кровопролитные стычки начинают возрождать былое противостояние. Бегство из плена, становление обоями ногами на земле. Взросление. И преследование одной единственной цели. Добиться мира. Опрокинуть врага и заставить исчезнуть страх перед ненавистными разорителями из каждого разума.

Александр Михайлович Буряк , Алексей Игоревич Рокин , Вельвич Максим , Денис Русс , Сергей Александрович Иномеров , Татьяна Кирилловна Назарова

Фантастика / Советская классическая проза / Научная Фантастика / Попаданцы / Постапокалипсис / Славянское фэнтези / Фэнтези
Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза