Том 5. Калина красная

Фильм «Из Лебяжьего сообщают» помог Шукшину выйти на большую дорогу. Случилось это так. Режиссерами моей дипломной работы были Ренита и Юрий Григорьевы. Они учились во ВГИКе у Герасимова, пришли сразу на второй курс. На квартире у Григорьевых часто собиралась творческая молодежь. Бывал там и я. Стал звать Василия. Цель моя была: познакомить Василия с людьми, которые помогли бы устроить его, наконец, на работу по специальности. Это, как я полагал, могли сделать Григорьевы, находившиеся в близких отношениях с Герасимовым, художественным руководителем киностудии имени Горького.

Василий долго упирался, но в конце концов мне удалось его уломать. Когда Григорьевы узнали, что он режиссер, уже три года без работы, без крыши над головой, то загорелись желанием помочь. Ренита сумела договориться с С.А.Герасимовым посмотреть дипломную работу Шукшина.

Герасимов прожил огромную жизнь в киноискусстве, был одним из самых влиятельных людей в кинематографе, за версту чувствовал талантливого человека. Вот почему встреча с Герасимовым для Шукшина – большая удача.

После просмотра фильма Сергей Аполлинариевич встал, прошелся задумчиво между стульев, затем повернулся к Шукшину:

– Ну что, старик... Прекрасно. Афористично. А эпизод у колодца – просто великолепен.

Герасимов пригласил Шукшина в качестве режиссера на студию «Мосфильм», включил в план. Через год появился фильм «Живет такой парень»...

Летом 1965 года Шукшин снимал в Манжероке фильм «Ваш сын и брат». В этом фильме и я снялся «в окружении», как у нас говорят, то есть вблизи главного героя.

Вполне возможно, что я оказался причастен и к названию фильма. Живя в Москве, я регулярно переписывался с родителями, братьями и сестрами. Письма писал на деревенский манер, этому еще у деда научился: сначала поклоны всем поименно, потом новости, затем пожелания, а подписывался всегда так: «Ваш сын и брат Александр».

Однажды рассказал об этом Василию. Он улыбнулся, ничего не ответил. Как-то уже на съемках в Манжероке села вся группа в автобус, чтобы ехать в гостиницу, Шукшин вошел последним, ему места не хватило. Кто-то хотел уступить ему свое, он лишь рукой махнул.

– Да ладно тебе! Сиди.

Устроившись на ступеньке у выхода, вдруг попросил:

– Сань... Расскажи, как ты письма родным пишешь.

– Я ж рассказывал.

– Еще расскажи.

Пришлось рассказать.

– А подписывался как?

– «Ваш сын и брат Александр».

Он улыбнулся и ничего не ответил. Но вот стали снимать сцену, как родные читают письмо от Степки, отправленного досиживать. И я услышал, что Степкино письмо оканчивалось: «Ваш сын и брат». А позже Василий и фильм так назвал, хотя первоначально назывался «Братья»...”

Из воспоминаний Нонны Мордюковой

“Есть Василий Шукшин ваш, сегодняшний. А есть мой, наш, тогдашний. Я хорошо помню его, начинающего, молоденького, холостого, вольного, ничейного и для всех. Студент, приглашенный студией Горького на переговоры для съемок в фильме «Простая история». Ему отводилась роль молодого возлюбленного Саши Потаповой.

Сидим ждем. Вдруг рывком на всю ширь открывается дверь, и через секунду на нас уже деловито смотрит Вася. Входит, закрывает дверь, подходит к столу, снимает крышку с графина, наливает стакан воды – пьет. Ставит стакан, чешет затылок и хмыкает, блеснув зубами. Глаза стыдливо сузились, красивые, втягивающие в себя. А тут еще и тембр голоса, с сипотцой, чарует.

– Значит, переговоры? Ну давайте переговаривать, – не убирая улыбку, говорит он.

Мы дружно засмеялись, а он, кинув на меня игривый взгляд, продолжает:

– Переговоры, переговоры! Ведь так? Тогда и давайте переговариваться.

– Договариваться, – едва сдерживая смех, поправил его режиссер.

– Наверное, можно, – говорит Вася. – Я вполне подходящ для этой роли. Летом свободен. А сейчас вовсю учебы.

– Да уж, что подходящ, разговору нет, – замечает режиссер. – В ближайшее время нам надо наладить все для экспедиции, а после экзаменов давай туда к нам, в деревню Лепешки.

Вася пожевал губами и встал. Был он в солдатской форме и в сапогах, которые еще долго потом не снимал. Ушел. Радость какая, думала я, какая радость – вот человек! Учится на режиссерском, сибиряк, красивый...

Мы жили общежитием, и я, не скрою, всегда безошибочно узнавала скрип Васиных сапог, всегда угадывала, в какую комнату он вошел. Захаживал он и к нам. Мы жили вдвоем со вторым режиссером Альперовой.

Как-то однажды сидим и при керосиновой лампе пьем чай. Васька, веселый, дует в блюдце и моргает мне – дело есть. Сердце в пятках. Какое же дело у него ко мне.

– Идем на волю, – кивнул на дверь.

«Свидание, что ли? – подумала я. – Но как это? Я же замужем. Ах, зачем я замужем?..»

Он выходит первый, садится на крылечко, показывает, куда мне сесть. Сажусь рядом. Достает из кармана папиросу, а из-за голенища трубочкой свернутую истрепанную тетрадь.

– Вот надумал писать книгу о Степане Разине.

Эта новость так меня обескуражила, что я почти не слышала плана будущей книги.