Василий Макарович рассказывал два эпизода, которые должны быть в кинофильме (в романе их нет). Первый. Ларька начал подозревать одного из разинцев в недостаточной преданности Степану Тимофеевичу. Ларька заманивал его в лес, выпытывал, как тот относится к Разину, и, не удовлетворившись ответами, избивал. Ларька давал понять, что это только цветочки, а ягодки будут впереди: если он не станет «человеком Разина» до мозга костей, его ждет смерть.
Ларька Тимофеев оказывался последним, исключая самого Разина, кого зритель видел бы на экране. И вторая сцена – прощание. Восстание разгромлено. Идет погоня, отряд постепенно тает. Все понимают, что главный, за кем охотятся, – Разин, да и сам он, конечно, это знает. В последний момент Ларька говорит ему:
– Мне люба жизнь, я хочу в ней еще погулять, попить вина, попаясничать. Я люблю баб, деньги! Ты, батя, прости меня... – они обнялись, и Ларька покидал Разина одного.
Такой могла стать драматическая роль Ларьки Тимофеева, которая убила бы Пашку Колокольникова.
Не довелось...
Весной 1973 года Василий Макарович позвонил:
– Лень, приезжай завтра на «Мосфильм» – покажу свою картину.
На следующий день я увидел только что законченную «Калину красную». Не буду говорить о том потрясении, какое я испытал, скажу лишь о двух-трех эпизодах. На экране Шукшин несколько раз разговаривает с березами. Как с реальным действующим лицом. На равных. Но что такое береза? Величайший символ русской земли. Поставь рядом с березами другого актера, который вот так же начнет с ними говорить, и я боюсь, это окажется фальшивым, будет шокировать зрителя. А вот Шукшин имеет право общаться с березами. Он говорит с ними – и я ему верю.
А еще вспомнилась одна его фраза. Дело было на Алтае, на Чуйском тракте, где мы снимали «Живет такой парень». Тогда в кадре требовалось солнце, а несколько дней подряд лили дожди. И Василий Макарович и все мы нервничали, все ждали, что погода наладится, а она не ладилась никак. И вот здесь – в какой-то раздумчивости, не конкретно мне, а как бы задавая вопрос самому себе, Шукшин вдруг сказал:
– Неужели моя земля меня подведет?..
В трудную минуту обратился он за помощью к родной земле, и она его не подвела – на редкость щедро вдруг стало светить алтайское солнце.
Но тогда я мало знал Шукшина, и слова его показались мне выспренними. Только много позже я понял, что он имел на них право: Василий Макарович был сыном родной земли – плоть от плоти ее...”
“Мы познакомились на съемках фильма «Когда деревья были большими». В то время те, кто не были близко связаны с Василием Шукшиным, видели в нем лишь актера, внезапно ярко и неповторимо вошедшего в кинематограф. Я не знал в то время, что он окончил режиссерский факультет ВГИКа. А рассказы писателя Василия Шукшина, опубликованные в журналах «Новый мир» и «Октябрь», никак не связывались с именем актера Шукшина. Так уж это было!
Я впервые увидел Шукшина на съемочной площадке. Слегка раскачиваясь, он прошел к сидящему в стороне и репетировавшему с актерами постановщику фильма Льву Кулиджанову. Было жарко, все были легко, по-летнему одеты, поэтому полувоенный костюм – пиджак поверх какой-то гимнастерки, брюки, заправленные в сапоги, кепка выглядели на Шукшине как «игровые», хотя и очень естественно подходившими к облику «нашего» председателя колхоза. Я тихо сказал художнику по костюмам, что мне очень нравится, как одели актера. На это получил ответ: «Мы его еще не одевали. Он так приехал».
Во время съемок я приглядывался к удивительно органичному, но, как мне в то время казалось, малообщительному актеру. Его поведение возбуждало любопытство. Каждую свободную минуту, когда он не был занят в кадре, Шукшин отходил немного в сторону и, привалившись к перилам парома или просто присев тут же на землю, вынимал тетрадь и начинал что-то писать...
Мы мало общались в то лето с Шукшиным. Наше общение ограничивалось тогда приветствиями да короткими деловыми репликами во время съемки, поэтому весьма неожиданным показалось мне предложение Василия Макаровича снимать с ним его первую самостоятельную картину «Живет такой парень».