Том 5. Переводы. О переводах и переводчиках

Единство и устойчивость, «неизменность меняющегося мира» — это уже не художественный прием, это мировоззрение. Мы удивлялись, что в «Метаморфозах» нет оценочных эпитетов «милый» или «бедный»? Но мир «Метаморфоз» устойчив, потому что гармоничен, а в гармонии не бывает ни хороших частей, ни плохих, все — нужные; зачем ему такие эпитеты? На самом деле, конечно, мир, окружавший римского поэта Овидия на самом рубеже нашей эры (43 год до н. э. — 17 год н. э.), был вовсе не таким уж спокойным и устойчивым. До «Метаморфоз» Овидий написал «Науку любви» и «Лекарство от любви» — поэмы о самой зыбкой, прихотливой и мучительной из человеческих страстей (и, конечно, находил в ней такое же постоянство непостоянного, как и в мифах о превращениях). После «Метаморфоз», еще не дописав их, он за эти любовные поэмы из праздничного Рима попадает в далекую северную ссылку — вечный пример превратности всего земного. Вера в то, что это лишь преходящие частности в незыблемом и разумном строе мира, в «победу космоса над хаосом» нужна была Овидию, просто чтобы выжить. Мы любим притворяться, что этот светлый овидиевский оптимизм для нас уже наивен — мы научились приятно щекотать себя самой ненадежностью, парадоксальностью, абсурдностью, самим ужасом нашего мира. Пусть так, но полезно вспомнить: мы все-таки продолжаем жить в этом мире только потому, что чувствуем себя с ним органически, т. е. гармонически однородными. Забудем на миг о собственной единичности — и сквозь наш страшный мир проступит тот ясный и цельный «мир вообще», о котором писал Овидий и который реконструирует Щеглов.

Впрочем, для того чтобы читать эту книгу, не нужно ни исторических знаний, ни философских раздумий. Автор просто делится с нами своими читательскими ощущениями над «Метаморфозами» и хочет сверить их с нашим, таким же непосредственным читательским опытом. Нет даже необходимости знать латинский язык — все примеры сопровождаются переводом или пересказом. А кто знает латинский язык, тому будет интересно задуматься, насколько зависит эта картина мира от богатства и бедности латинского языка и какие трудности от этого возникают при переводе («горизонтальный заяц»!). А если читатель — филолог, то ему может захотеться продолжить работу Ю. К. Щеглова и дополнить его анкету частотными подсчетами, чтобы установить, например, во сколько раз «быстрота» или «твердость» важнее для Овидия, чем «пугливость». Или составить такую же опись мира для другого поэта — Вергилия или Пушкина (сравнения с тем и с другим в этой книге есть). Если же читатель — просто любознательный человек, он просто порадуется этой прогулке по такому стройному в своем разнообразии миру, от которого мы просто отвыкли.

«Я НЕ ИМЕЛ НАМЕРЕНИЯ ПЕРЕВОДИТЬ АРИОСТО… Я ХОТЕЛ ЕГО ПРОСТО ПРОЧИТАТЬ» [90]

В конце марта в Тартуский университет приезжал один из крупнейших и разносторонних филологов современности М. Л. Гаспаров. Он прочел краткий спецкурс по поэтике русского модернизма, а на следующий день любезно согласился дать интервью, точнее, ответить на вопросы, предложенные нашими студентами-филологами.

М. Л. Гаспаров по образованию — филолог-античник. Это ученый, внесший неоценимый вклад в изучение таких авторов, как Федр, Пиндар, Аристотель, Овидий и многие другие. Он широко известен и как переводчик с мертвых и живых языков. Его фундаментальные исследования по стиховедению можно уже сейчас назвать классическими. Но Михаил Леонович не только «зарубежник» и «древник», если можно так выразиться, но и «современник» и «русист», предлагающий неожиданный взгляд на «знакомых» авторов (что ярко продемонстрировал его спецкурс) и возвращающий читателям авторов «забытых». Гаспаров много сделал и для того, чтобы остаться неизвестным поэтом. О количестве его оригинальных текстов и их читателей можно только догадываться. По крайней мере до этой встречи с ним мало кто из нас предполагал о существовании этой его ипостаси.

Благодаря таланту собеседника, присущему Михаилу Леоновичу, скованность наших вопросов не помешала ему отвечать на них с неизменным блеском и доброжелательностью. Надеемся, что наша публикация хоть отчасти даст читателю возможность испытать очарование общения с Михаилом Леоновичем в неакадемической обстановке.

— Михаил Леонович, не могли бы Вы прежде всего кратко описать современное состояние русской литературы, тенденции ее развития на общемировом фоне?