Том 5. Переводы. О переводах и переводчиках

В 1978 году мировая культура отмечает знаменательный юбилей — 2300 лет со дня смерти величайшего мыслителя древности, Аристотеля из Стагиры (384–322 годы до н. э.). По широте своего влияния на философскую и научную мысль древности, средневековья и Нового времени Аристотель — фигура исключительного значения. Интересы Аристотеля охватывали весь круг знаний античного мира — от «первой философии» («метафизики») и до зоологии и метеорологии. Среди этих наук были и науки о литературе — поэтика и риторика. Как и во многих других областях, Аристотель был здесь если не первым, то одним из первых систематизаторов и кодификаторов. «Поэтика» Аристотеля стала истоком всей европейской литературной теории. На нее опирались, от нее отталкивались, но мимо нее не могло пройти ни одно литературное течение. И в наши дни наиболее серьезные труды по теории литературы не обходятся без ссылок на Аристотеля. Его стихийно-материалистический подход к искусству, его рационалистический пафос остается близок современной передовой литературной мысли.

Но именно потому, что суждения Аристотеля остаются живыми и актуальными, они, как это ни странно, с трудом осмысливаются исторически. Отдельные мысли философа легко выделяются из контекста, входят в литературные теории Нового времени и получают в них совсем иное и далеко отходящее от подлинного Аристотеля значение. Этому способствует и сама форма, в которой дошли до нас сочинения Аристотеля. Сжатые, эскизные, они для поверхностного взгляда рассыпаются на разрозненные высказывания, и от читателя ускользает взаимная связь их внутри произведения, а тем более связь их с общим ходом древнегреческой литературной мысли. Между тем именно она ставила перед Аристотелем те вопросы, на которые он давал свои ответы: не зная первых, нельзя понять вторых. Поэтому не приходится удивляться, что даже такие центральные понятия аристотелевского учения, как «подражание» («мимесис»), «очищение» («катарсис»), «ошибка» («трагическая вина»), сплошь и рядом понимаются современными теоретиками модернизированно, т. е. искаженно.

<…>

ПРЕДИСЛОВИЕ К КНИГЕ Ю. К. ЩЕГЛОВА «ОПЫТ О „МЕТАМОРФОЗАХ“» [89]

Эта книга — для тех, кто сохранил детское любопытство: «как устроена эта вещь?» Когда-то русские формалисты произвели переворот в изучении литературы тем, что стали озаглавливать свои статьи «Как сделана „Шинель“» и «Как сделан „Дон Кихот“», вместо того чтобы рассуждать, о чем говорится в «Дон Кихоте» и к чему призывает «Шинель». Ю. К. Щеглов — их наследник, хоть и дальний. Но предмет его книги сложнее и обширнее. Он пишет не о том, как устроена поэма Овидия «Метаморфозы», а о том, как устроен мир, изображенный в поэме Овидия «Метаморфозы».

«Художественный мир писателя» — выражение, которое часто попадается в книгах по литературоведению, но очень редко объясняется. Между тем по здравому смыслу оно совсем простое. Это все предметы и лица, упоминаемые в художественном произведении, с их качествами и действиями. Их можно перечислить (все существительные, все прилагательные, все глаголы), их можно даже подсчитать и после этого говорить, что у Тургенева природа настолько-то богаче, чем у Пушкина, а у Толстого душевные движения изображаются настолько-то подробнее, чем у Гоголя. Отдельные работы такого рода уже существуют — обычно пока на несложном материале: сравнение художественного мира у двух баснописцев или в двух циклах стихов одного поэта. Понятно, что главное внимание в таких описаниях уделяется существительным.

Ю. К. Щеглов пошел гораздо дальше. Он сосредоточился не на существительных, а на прилагательных — не на наличии предметов, а на их качествах, — и он взял материалом для исследования произведение большое и сложное — латинскую поэму Овидия «Метаморфозы». В филологии есть такая хорошая традиция — всякую новую идею проверять на классическом античном материале.

«Метаморфозы» («Превращения») Овидия знакомы русскому читателю по превосходному переводу С. Шервинского. Это стихотворный пересказ всей античной мифологии под необычным углом зрения: в нем выделены эпизоды, в которых герой или героиня превращаются (иногда по своему желанию, а чаще в наказание) в камень, дерево, животное, птицу, звезду и т. п. или, наоборот, камень или животное — в человека. Таких эпизодов в ней больше двухсот. Пестрый, яркий, живой рассказ Овидия написан очень легко и просто, поэтому «Метаморфозы» — первое стихотворное произведение, которое дают студентам, изучающим латинский язык. Так учился на них и Ю. К. Щеглов, когда был студентом сорок с лишним лет назад.