Том 5. Переводы. О переводах и переводчиках

1. Боб Соути! В вас поэта-лауреата
Не чтить не может английский поэт,
И хоть теперь вы тори, а когда-то
Вы были вигом — так устроен свет, —
Где зрю эпического ренегата?
В озерной школе, с местом или нет?
По мне же сладкие поэты эти
Всего «две дюжины дроздов в паштете»:

2. «Паштет открыт, и звуки потекли»

(Со старой песнею сравненье схоже),
«И лакомятся блюдом короли»
(Иль регент, он непрочь отведать тоже);
И Кольридж взмыл недавно от земли,
Но сокол в колпачке летать не может —
Он объясняет бытия закон,
Но объяснил бы объясненье он.

3. Вы ж, Боб, нахальны, знаете вы сами, —

Запутавшись в намереньи своем
Расстаться с сладкозвучными певцами
И сделаться единственным дроздом.
Борясь с собой, вы бьетесь над волнами
Летучей рыбою с открытым ртом;
Вы, Боб, стремитесь чересчур высоко
И падаете, Боб, в мгновенье ока.

4. И Уордсворт нам «Прогулкою» своей

(Больших пятьсот страниц, по крайней мере)
Дал образец неслыханных затей,
Которых даже мудрый не измерит;
«Поэзией» зовет его злодей:
Пес бешеный один ему поверит,
И тот, кто объяснит его для толп,
Достроит, верно, Вавилонский столп.

5. Вы, господа, исключены из лучшей

Компании, составили свою:
Там, в Кесвике, где встречи неминучи,
Похожа мысль на затхлую струю,
И заключить вас заставляет случай,
Что только ваша муза чтит семью.
Взгляд слишком узкий: верю я, что скоро
На океан вы смените озера.

6. По вашим я не следую стопам,

Не стану я подобным негодяем,
И ради славы, что досталась вам
(Не золотом мы только принимаем),
Вы получили по своим трудам.
Уордсворт блаженствует своим на-чаем.
Вы мозгляки — но все ж поэты вы,
И вьется лавр вкруг вашей головы.

7. Быть может, над лавровыми венками

Не только наглость, но и алый стыд;
Я не гонюсь за ветвью и плодами,
Но слава, помните, принадлежит
Всем, кто прямыми к ней идет путями,
Кто чувствует, что в нем огонь сокрыт;
Скотт, Роджерс, Кэмпбелл, Мур и Крабб поспорят
Перед потомством с вами, вам на горе.

8. Легко ли пешей музе вам вослед

Лететь, когда у ваших конниц — крылья?
Пускай судьба подарит вам привет
Похвал и побежденного бессилья;
Но верьте: не унизится поэт,
Ценящий и соратников усилья;
И воркотня о наших временах
К грядущей славе не приводит, ах.

9. Кто свой венок потомству завещает

(Потомство редко дар такой берет) —
Ничтожнейшую славу собирает,
Его уверенность его ж гнетет.
Хотя из тьмы веков и выплывает
Порою гений, как титан высот,
Но большинство поверивших в потомство
Его испытывает вероломство.

10. Когда Мильтон, сраженный клеветой,

Воззвал: «Отмсти врагам, о Мститель-Время!»
И Время-Мститель, став на них пятой,
Превознесло Мильтона надо всеми,
То в песнях он не торговал душой,
Он преступленью не кадил в поэме,
Для Бога-Сына не хулил Отца,
Монархов ненавидел до конца.

11. Когда бы он, старик слепой, нежданным,

Как Самуил, из тьмы воспрянуть мог,
Кровь леденя пророчеством тиранам,
Когда б он жил — от лет и от тревог
Седой — с глазами, полными туманом,
С такими дочерьми, сражен, убог, —
Что пел бы он? Хвалы беспрекословной
Дождался б Кэстельри, евнух духовный?

12. Холоднокровный, кроткий негодяй,

В ирландских ранах умывавший руки
И возвратившийся в родимый край,
Чтоб и сюда внести резню и муки,
Последышем насильнических стай,
Испытанный всего в одной науке —
Как к старой цепи прибавлять звено,
Яд предлагать, составленный давно.

13. Произноситель фраз, известных годы,

Законнической низости венца, —
От них зевает враг мой — все народы,
Молчит язык грубейшего льстеца.
Нет, не врывалось веянье природы
В ту мельницу, что мелет без конца,
Давая человеку представленье
Мучений вечных, вечного движенья.

14. Не может он и в мерзостных делах,

Рубя, ломая, не забыть чего-то,
Что ужас пробуждает в господах:
Страну для усмиренья, мысль для гнета,
Собраний, разговоров жгучий страх;
Наручники ковать — его забота;
Работорговец, старых страж цепей,
Он проклят на небе и средь людей.

15. И если дух им говорит про тело,

Мы прямо назовем его — оно.
Оно-то служит и нам грозить хотело
Цепями, для которых рождено;
Евтропий стольких — бросившее целей
Мир мудрости, заслуг, ума, давно
Смел — ледяною смелостью потока,
И доблесть в нем исполнена порока.

16. Куда мне убежать от тех цепей,

Которые носить мы скоро будем?
Италия, жила ты мало дней,
Убита «политическим орудьем».
Кровь Эрина и эта цепь грозней,
Чем голос мой, о зле расскажут людям;
В Европе — армии, цари, рабы,
И Соути скверно их поет судьбы.

17. Все ж, сэр лауреат, мое творенье

Я посвящаю вам в прямых стихах;
И хоть нелестно это посвященье,
Но все ж я в желто-голубых цветах,
В политике я мальчик, без сомненья;
Отступничество стало модой, ах!
Хранить свой стяг — тут вспомнить о Геракле;
Сверх-Юлиан мой, тори мой, не так ли?..
(Ед. хр. 326а. Л. 2 сл.)