Том 5. Переводы. О переводах и переводчиках

В толстых журналах, в сборниках стихов, даже в романах каждому из нас была близка и просила перечитывания хорошо если пятая часть, остальное было балластом. Новый век позволяет выбросить балласт и каждому окружить себя литературой, отобранной только по своему вкусу, черпая ее из потока информации («хочу просмотреть все русские стихи за последний год про любовь, от мужского лица, печального настроения, нетрадиционными стихотворными размерами, и чтоб метафор было не больше, чем метонимий!»). Явятся службы, облегчающие этот отбор такими-то и такими-то детализациями рубрик, они и станут новыми узлами культуры («Вы пользуетесь тематическим фильтром АВС? Я тоже! А вот я слышал, что фильтр DEF еще лучше отделяет метаметафоризм от метаметаметафоризма: вы не пробовали?»). Будет то же, что и сейчас, только быстрее.

8. Не представляется ли Вам современная литература ущербной? Действительно ли она беднее талантами, чем, скажем, 1970‐е годы? Или же воздух 1990‐х менее пригоден для творчества?

Талант — это ведь понятие не количественное, а качественное. Кто был талантливее — Дельвиг, Шершеневич или Исаковский? У каждой эпохи — свои таланты, изнутри эпохи они кажутся то менее значительными, то более значительными, чем извне. Каждой эпохе хочется самоутвердиться, и она нервно беспокоится, что у отцов и дедов было лучше. Уверяю, что в 1970‐е годы писатели жаловались на удушающий воздух еще больше, чем нынешние — на разреженный (?).

9. Может быть, словесность вообще себя исчерпала и наступает эпоха бессловесности? Или же такая ситуация неоригинальна и всегда повторяется на переломе времен? Какие исторические рифмы Вы подобрали бы к нынешнему межвременью?

В мозгу у нас два полушария, одно с синтетическим восприятием мира, другое с аналитическим, словесным. Пока это второе работает у нас, будет и словесность. Межвременьем чувствуют себя все эпохи без исключения, и имеют на то основания: в каждой беспорядочно существуют пережитки старой и зародыши новой. Через сто лет становится ясно, что к чему относится, и сверстники Вяч. Иванов и Фофанов расставляются по разным зонам. Конечно, когда по какому-нибудь летоисчислению кончается столетие или тысячелетие, то хочется придать этой дате высокий смысл перелома времен. Но ведь летоисчислений много, и для любого года можно найти такое, по которому этот год окажется переломным.

10. К вопросу о метафизике языка: реальна ли поэзия? Имеет ли существование текст, вообще язык, или это лишь «поле разбегающихся референций»?

К счастью, есть такое научно неопределимое понятие, как здравый смысл: тот уровень углубления в текст, на котором люди более или менее понимают друг друга. Строчку «Мой дядя самых честных правил» можно понять «Мой дядя управлял самыми честными (подчиненными)», однако ни один читатель, насколько я знаю, такого толкования не предлагал. Вот на этом уровне взаимопонимания и существует язык, текст, поэзия, а ниже начинается «поле разбегающихся референций» (вероятно, это значит: «индивидуальных пониманий»?). Дело филологии — установить эту границу, где кончается общее и начинается личное понимание. Это не всегда легко, особенно в нарочито темной поэзии; в этом оправдание (относительное) нашего права на существование.

О ПЕРЕВОДЧИКАХ

БРЮСОВ И БУКВАЛИЗМ ПО НЕИЗДАННЫМ МАТЕРИАЛАМ К ПЕРЕВОДУ «ЭНЕИДЫ»