Я до тхъ поръ смотрла по дорог, пока не только скрылась его фигура, но и затихъ топотъ его лошади, потомъ побжала на верхъ и опять стала смотрть въ окно и въ росистомъ туман видла все, что хотла видть. <Мы не спали съ Машей до трехъ часовъ утра и все говорили о немъ. Она тоже страстно любила его и говорила, что нтъ подобнаго ему человка на свт. Отлично жить на свт! Да, тогда отлично было жить на свт....> Онъ пріхалъ на другой день, на третій день, и когда онъ день не прізжалъ, то я чувствовала, что жизнь моя какъ будто останавливалась, и я находила, что онъ дурно поступает со мною. Наши отношенья продолжали быть т же, почти родственныя; онъ распрашивалъ меня, я какъ будто исповедывалась ему, почему-то чувствуя необходимость во всемъ съ трудомъ искренно признаваться ему. Большая часть моихъ вкусовъ и привычекъ не нравились ему. <Я любила сосдей, наряды, свтъ, котораго не видала, любила изящество, вншность, аристократизмъ, онъ презиралъ все это.> Онъ видлъ въ нихъ зачатки барышни. — И стоило ему показать движеньемъ брови, взглядомъ, что ему не нравится то, что я говорю, сдлать свою особенную, жалкую, чуть-чуть презрительную мину, какъ мн казалось, что я уже не люблю того, что я любила. Когда онъ говорилъ, говорилъ, какъ онъ умлъ говорить, — увлекательно, просто и горячо, мн казалось, что я знала прежде все то, что онъ скажетъ. Только посл <передумывая> я замчала на себ, какую перемну во всей моей жизни производили его слова. Я удивлялась, отчего вдругъ въ эти три мсяца я <перестала любить, что любила, начинала любить новое> и на Машу, на нашихъ людей, на Соню и на все стала смотрть другими глазами. — Прежде книги, которыя я читала, были для меня такъ, препровожденіемъ времени, средствомъ убивать скуку, съ нимъ же, когда мы читали вмст, или онъ говорилъ, чтобъ я прочла то-то и то-то, я стала понимать, что это одно изъ лучшихъ наслажденій. Прежде Соня, уроки ей было для меня тяжелой обязанностью, онъ посидлъ разъ со мной за урокомъ, и уроки сдлались для меня радостью. Учить <хорошо, основательно> музыкальныя пьесы было прежде для меня ршительно невозможно; но когда я знала, что онъ будетъ слышать ихъ и радоваться и похвалитъ, можетъ быть, что съ нимъ рдко случалось, я играла по 40 разъ сряду одинъ пассажъ, и Маша выходила изъ себя, а мн все не скучно было. Я сама удивлялась, какъ совсмъ <иначе, лучше я стала фразировать> другою становилась теперь та музыка, которую я играла прежде. Маша стала для меня другимъ человкомъ. Я только теперь стала понимать, какое прекрасное, любящее и преданное это было созданье, и какъ оно могло бы быть совсмъ не тмъ, чмъ оно было для насъ. Онъ же научилъ меня смотрть на нашихъ людей, на двушекъ, на мужиковъ, на дворовыхъ, какъ на людей, хорошихъ или дурныхъ, счастливыхъ или несчастныхъ самихъ для себя, не по одному тому, какъ они нужны или полезны для насъ. Смшно сказать, а прежде эти люди, и хорошіе люди, среди которыхъ я жила, были больше чужіе для меня, чмъ люди, которыхъ я никогда не видела. Да и не одно это; онъ открылъ для меня цлую жизнь счастья, не измнивъ моей жизни и ничего не прибавивъ кром себя къ каждому впечатлнію. И все это онъ открывал мн, нетолько не поучая меня, но, я замчала, постоянно сдерживая себя и, казалось, невольно. Все то же года было вокругъ меня, и я ничего не замчала, а только стоило ему придти, что[бы] все это вокругъ меня заговорило и наперерывъ запросилось въ душу, наполняя ее счастіемъ.