Том 5. Произведения 1856-1859 гг.

— А я ненавижу всякое фр, фр, фр! — сказалъ онъ. — Зачмъ? Эти барышни, что были здесь, теперь возненавидли ее за это сизое платье <я и поговорить не смлъ цлый день>, и самой ей неловко было, да и не красиво. То ли дло — такъ опять запахло фіялкой и Александръ Иванычемъ и всмъ хорошимъ. —

Я только улыбалась и молчала. Маша видла, что я нравлюсь ему, и ршительно не понимала, что это значило. Какъ не любить, чтобы женщина, которую любишь, выказывалась въ самомъ выгодномъ свт? А я уже понимала, чего ему надо. Ему нужно было врить, что во мн нтъ кокетства, чтобы <сильне> любить меня, и когда я поняла это, во мн и тни не осталось кокетства нарядовъ, причесокъ, движеній. Правда, явилось тогда во мн блыми нитками шитое кокетство — простота, тогда, когда еще не могло быть простоты. И онъ врилъ, что во мн не было кокетства, а были простота и воспріимчивость, которыхъ ему хотлось во мн. <Какъ часто въ это время я видла, какъ онъ приходилъ въ восторгъ отъ своихъ собственныхъ мыслей, которыя я ему высказывала по своему, какъ онъ наивно радовался на самаго себя, видя, воображая, что радуется на меня. Однако> Женщина не можетъ перестать быть кокеткой, когда ее любятъ, не можетъ не желать поддерживать обмана, состоящаго въ томъ убжденіи, что она лучшая женщина въ мір, и я невольно обманывала его. Но и въ этомъ какъ онъ высоко поднялъ меня отъ того, что я была прежде. Какъ легче мн было и достойне — я чувствовала — выказывать лучшія стороны своей души, чмъ тла. Мои волосы, руки, мои привычки, какія бы он не были, хорошія или дурныя, мн казалось, что онъ вс зналъ и сразу оцнилъ своимъ проницательнымъ взглядомъ, такъ что я ничего кром желанія обмана, ломанья не могла прибавить къ своей красот, душу же мою онъ не зналъ, потому что онъ любилъ ее, потому что въ то самое время она росла и развивалась, и тутъ-то я могла и обманывала его. Притомъ какъ мн легко стало, когда я ясно поняла это. Эти смущенье, стсненность движеній совсмъ изчезли во мн, какъ и въ немъ. Я чувствовала, что спереди ли, съ боку, сидя или ходя онъ видлъ меня, съ волосами кверху или книзу, — онъ зналъ всю меня <(и мн чуялось, любилъ меня какой я была) я не могла ни на одинъ волосъ крпче привязать его. Но за то> Я даже не знаю, была ли бы рада, ежели бы онъ вдругъ сказалъ мн, что у меня глаза стали лучше. Зато какъ отрадно и свтло на душ становилось мн, когда пристально вглядываясь въ меня и какъ будто вытягивая глазами изъ меня ту мысль, которую ему хотлось, онъ вдругъ, выслушавъ меня, говаривалъ тронутымъ голосомъ, которому онъ старался дать шутливый тонъ: — Да, да, въ васъ есть. Вы отличная двушка, это я долженъ вамъ сказать. Вы интересная двушка, не interessante, а интересная, [такъ] что мн хотлось бы узнать конецъ отличной вещи, которую я въ васъ читаю.

И вдь за что я получала тогда такія награды, обхватывавшiя всю мою душу счастіемъ? За то, что я говорила, какъ трогательна любовь старика Григорья къ своей внучк, что какъ онъ по своему хорошо любитъ ее, и что я прежде этаго не понимала. Или за то, что мн совстно бываетъ отчего-то гуляя проходить мимо крестьянокъ, когда они работаютъ, и хотлось бы подойти къ ихъ люлькамъ, но не смю. Или что Бетховен поднимаетъ меня на свтлую высоту, что летаешь съ нимъ, какъ во сн на крыльяхъ. Или за то, что слезы у меня навернутся, читая «Для береговъ отчизны дальней». И все это, какъ теперь вспомню, не мои чувства, а его, которыя смутно лепетали мои дтскія уста. И удивительно мн подумать, какимъ необыкновеннымъ чутьемъ угадывала я тогда все то, что надо было любить, и что только гораздо посл онъ открылъ мн и заставилъ полюбить.

* № 3 (I ред.).

Но хотя я не смла признаться себ, что люблю, я уже ловила во всемъ признаковъ его любви ко мн. Его къ концу лта больше и больше сдержанное обращеніе со мной, его частыя посщенія несмотря на дла, его счастливый видъ у насъ наводили меня на эту догадку. Но чуть-чуть я взглядомъ, словомъ показывала свою радость и надежду, онъ спшилъ холодно-покровительственнымъ тономъ, иногда больно и грубо разбить эту надежду. Но я еще сильне надялась, чувствуя, что онъ боится меня. — Къ концу лта онъ сталъ рже здить, но на мое счастье нашъ прикащикъ заболлъ во время самой уборки хлба, и онъ долженъ былъ прізжать на наше поле и не могъ не зазжать къ намъ.

* № 4 (I ред.).

— Какже, неужели вы никогда не говорили: — Я васъ люблю, — спросила я смясь.

— Не говорилъ и не буду говорить наврное, и на колно одно не становился и не буду, — отвчалъ онъ. <А черезъ недлю онъ мн говорилъ эти слова и говорилъ невольно, изъ всей души, и были знаменья, и слова эти были эпохой въ нашей жизни. И въ словахъ этихъ было все лучшее счастье и моей, и его жизни. Ему, казалось, былъ непріятенъ разговоръ на эту тему, онъ подозвалъ Соню и сталъ ей разсказывать сказку.

— Да вы хорошенькую разскажите, чтобы и нам слушать можно было, — сказала Маша.

— Хорошо, постараюсь.

— Исторію разскажи, — сказала Соня, — чтобъ похоже было.