Том 6

— Было бы нелепо «запрещать» писать о войне тем, кто, как говорится, не нюхал пороха, — этак может прерваться историческая память народа. И все-таки, мне кажется, не может человек изобразить войну во всей ее страшной достоверности, если сам не почувствовал, как оглушает в атаке пулеметная очередь, если сам не видел вздувшиеся от зноя трупы в траве, не выжаривал из гимнастерки вшей, если не стрелял по наползающим на огневую позицию танкам… Василь Быков, Юрий Гончаров, Виктор Астафьев, Владимир Богомолов, Евгений Носов — художники предельной достоверности, жесткой преданности фронтовой правде. Я хочу вспомнить писателя, к сожалению, рано ушедшего из жизни, Константина Воробьева, автора повести «Убиты под Москвой». Этот крупный художник не любил мелькать на литературной сцене, был человеком негромкого голоса, — может быть, поэтому критики до сих пор не восхитились им и не поняли его. Константин Воробьев знал, что такое жизнь на войне и что такое смерть на поле боя.

Нет таких талантов, которые правдиво воссоздали бы жизнь, не участвуя в ней. Литература «по слухам», литература отраженного чужого чувства — имитационная, вторичная, рассчитанная, умозрительная. О любви, ненависти, отчаянии, восторге может написать только тот, кто сам это испытал. Исключения, разумеется, всегда есть. Однако литература поверяется жизнью, жизнь поверяется литературой. Расторопный копиист просто калькирует действительность, ничего не осмысливая в ней. Чтобы создать Дон Кихота, Фауста, Андрея Болконского, братьев Карамазовых, Григория Мелехова, чтобы создать величайшую литературу от древности до наших дней, надо было художнику, поэту видеть, знать своих современников, пережить и перечувствовать свою эпоху, свое время, целые «войны» чувств, и не только отразить реальность и человека в ней, но и — самое главное — осмыслить ее и их, будучи в едином лице и Иисусом Христом и Понтием Пилатом…

1982

«Дорожите каждым днем своего земного срока» (Диалог с журналистом Виктором Бухановым)

— Юрий Васильевич, в самой краткой форме: что вы думаете о юности как о возрастном отрезке жизненного пути и, в частности, о ее временном преимуществе перед старшими поколениями, которое так часто определяют обиходной фразой: «У вас еще все впереди»?

— У юности, неповторимой поры человеческой жизни, множество преимуществ. Среди них — острота и свежесть восприятия мира, отсутствие нажитых дурных привычек, подчас регламентирующих жизнь зрелого человека, и то радостное и чуть тревожное ощущение неизведанных путей, когда голову кружит возможность выбрать любой из них. Но главное ее преимущество, перед которым отступают все другие, — в обилии отведенного для жизни времени: только лишь открыта загадочная книга бытия, которую предстоит прочесть каждому, и бесконечная свобода от какой бы то ни было фатальности и конечности отпущенного всем нам земного срока.

Через это проходят все. Было время, когда и я верил в бесконечность своей юности. Это ощущение не надо умышленно разрушать, просто нужно быть готовым к тому, что однажды, спустя годы, вы испытаете странное ощущение убыстренного колеса времени, роковое вращение которого невозможно остановить, и вы на миг почувствуете себя чем-то вроде песчинки, затерянной в безмерной скорости Вселенной и обреченной раствориться в ее черном пространстве. Это миг, когда открываются ворота в повое состояние неизбежной старости. Есть, однако, в этом осознании своя разумная и организующая сила: она помогает корректировать собственную жизнь и высвечивает всю ее неповторимость, одноразовость — о чем мы постоянно забываем в суете и сутолоке будней.

Можно было бы предостеречь юность в ее естественно оправданном и ликующем ожидании всех успехов, всех неудач и всех благ. Нет, не надо жить только ожиданием, не надо убивать время в промежутке от одного намеченного события до другого, от одного достигнутого рубежа до другого. Само движение к цели не менее значительно, чем результат. И должно приносить в процессе работы, преодоления и поисков свое наслаждение и особое удовлетворение.

— На эту тему у вас, Юрий Васильевич, есть поразительная по точности и пронзительная по остроте сожаления миниатюра, названная «Ожидание». С вашего позволения, я приведу из нее несколько абзацев, оправданием же столь длинной цитаты пусть послужит то, что тираж сборника, из которого я ее беру, несмотря на его массовость, в двадцать два раза меньше тиража этой публикации. Итак, вы писали: