Том 6

— Ну что ж, обычное фарисейство тех, о ком еще Генрих Гейне писал: «Проповедуют воду, а сами дуют коньяк». Ведь неловко же на таком высоком уровне откровенно исповедовать имморализм и всепопирающую силу золотого тельца. Мало знать, каков ты «сам по себе», «в себе и для себя» (Гегель), — надо знать, каков ты среди людей, кто ты и что — для окружающих тебя, для общества в целом. Слова и дела — не только вещи разные; в сегодняшнем мире они так часто вступают в непримиримое противоречие!.. Великая ложь питает великую безнравственность, а она, в свою очередь, ведет к великому цинизму и омертвению.

— Какую же роль вы отводите книге в воспитании человеческого в человеке, в утверждении и торжестве на нашей земле «гомо моралис» (пользуюсь вашим выражением)?

— Огромную роль. Хорошая, выстраданная книга способна задеть чувства и разум, заставить человека задуматься, очиститься смехом и слезами, изменить не в сторону тьмы, а света наше отношение к сущему.

— Мне хорошо знакомы, Юрий Васильевич, ваши мысли о книге как о душеприказчике, безупречном хранителе духовных ценностей всех веков и всех народов, негаснущем источнике света. Вы отдаете книге должное (хотя и чувствуется, что должное отдает писатель, а не геолог или хлебороб). Но ведь есть книги и книги. Еще у Бернарда Шоу, в начале века, одна из героинь говорит, что, придя после утомительного рабочего дня, ей хочется выпить немного виски и завалиться в гамак с детективом в руках.

— Я не вижу ничего криминального в том, что рабочий, вернувшийся с завода, выпьет пива и приляжет на диван с романом Сименона. У искусства множество функций, в том числе и развлекательная. Много хуже, если этот рабочий ни разу в жизни не возьмет в руки книги Толстого, Чехова, Диккенса или Шолохова, не испытает потребности общения с великими знатоками человеческих сердец.

— Однажды на мой вопрос о роли классической литературы в жизни и воспитании молодежи вы с раздражением заметили: «Ни черта не читает современная молодежь классиков…»

— Возможно, я преувеличил, но мотивы тревоги легко понять. Именно в юности узнать о жизни из книг можно гораздо больше, чем из самой жизни. Это чуткая пора, когда оформляется и расправляет крылья сознание, когда мысль ищет ответа па извечные гамлетовские вопросы, — так где же, как не в литературе, искать в эту пору молодому человеку ответа, как жить ему в обществе, как обрести счастье, как научиться любить. Ведь и любовь доступна не каждому. Это чувство требует духовной тонкости, психологической гибкости и, если хотите, определенной эмоциональной культуры. Когда всеведущий обыватель бубнит, что «дурацкое дело нехитрое», то, как вы сами понимаете, речь идет не о любви, а совсем о другом. Любовь — прекраснейшее состояние в пашей жизни, помогающее попять себя и других, природу в движении, красоту добра и самоотверженности, — целый мир. А прекрасному надо учиться и ценить его, подобно тому, как надо научиться чувствовать высокую музыку, философскую или лирическую глубину художественного полотна, рвущуюся в небо стрельчатую готику соборов или причудливые раковины архитектуры рококо, пластический язык скульптуры.

Наверное, раз в год в Москве исполняют «Реквием» Моцарта. Совершенно незнакомые между собой, но объединенные единым чувством люди откровенно плачут в том эпизоде, где оборвалась жизнь великого композитора, эта часть так и называется — «Слезная». Но есть среди слушателей и такие, что пришли сюда из побуждений суетных либо престижных и с душной мукой скуки ждут не дождутся окончания вещи, искусственно выдерживая па лице подобающее моменту выражение сосредоточенной скорби. Дело не в том, что они лгут себе и окружающим, дело в их печальной эмоциональной необразованности. Бойтесь, панически бойтесь этой духовной пустоты, ибо она страшно обедняет вас, отнимает у жизни половину красок, половину красоты, как, впрочем, порождает и равнодушие к литературе.

— Позвольте, Юрий Васильевич, на этом музыкальном повороте беседы привести два высказывания.

Чайковский: «Симфония — исповедь души, в которой многое накипело».

Ленин: «Ничего не знаю лучше «Аппассионаты», готов слушать ее каждый день. Изумительная, нечеловеческая музыка. Я всегда с гордостью, может быть, наивной, думаю: вот какие чудеса могут делать люди!»