Точно так же, как мелкого банковского служащего одинаково заботит как местопребывание банковских облигаций на сотню миллионов долларов, так и десяти центов его личных денег, предназначенных на завтрак, так и Бэза Уиндрипа одинаково заботило благосостояние, то есть повиновение ста тридцати с лишним миллионов американских граждан, и такая мелочь, как настроение Ли Сарасона, в чьем одобрении он видел наивысшую награду. (Жену свою Уиндрип видел не чаще раза в неделю, и, во всяком случае, какое значение могло иметь мнение этой простой женщины?) Гектор Макгоблин пугал его своими демоническими замашками; военный министр Лутхорн и вице-президент Пирли Бикрофт порядком ему приелись, хотя раньше он любил их; в них было слишком много от его собственного провинциального прошлого, убегая от которого он взвалил на себя даже ответственность правителя страны. Он полагался и надеялся только на неисповедимого Ли Сарасона, и этот Ли, с которым он хаживал когда-то на рыбную ловлю, на попойки, а однажды даже на мокрое дело и в котором он видел самого себя, только наделенного большей уверенностью и красноречием, был теперь поглощен мыслями, в которые Бэз не мог проникнуть. Улыбка Ли была ширмой, а не окошком.
Чтобы проучить Ли и таким путем вернуть его дружбу, Бэз, назначив на пост военного министра вместо симпатичного, но недостаточно расторопного полковника Лутхорна (Бэз объяснил свое решение тем, что Лутхорн «не тянет») полковника Дьюи Хэйка — уполномоченного Северо-Восточной области, отдал Хэйку также пост верховного маршала ММ, который до того времени наряду с десятком других должностей занимал Ли. Бэз ожидал со стороны Ли взрыва возмущения, за которым последует раскаяние и возврат прежней дружбы. Но Ли сказал только:
— Хорошо, как вам будет угодно, — и сказал очень холодно.
«Как заставить Ли быть хорошим мальчиком и снова приходить к нему играть?» — грустно раздумывав человек, собиравшийся создать всемирную империю Он подарил Ли тысячедолларовый телевизор. Ли поблагодарил его еще холоднее прежнего и ни разу словом не помянул, хорошо ли принимает его великолепный аппарат — последнее слово еще несовершенной телевизионной техники.
Когда Дьюи Хэйк энергично взялся за повышение боеспособности как регулярной армии, так и армии минитменов (он всех извел ночными учебными походами при полном боевом снаряжении, причем никто не мог даже пожаловаться, так как он первый подавал пример своим личным усердием), Бэз стал подумывать, не сделать ли Хэйка своим новым наперсником… Конечно, ему не хотелось бы сажать Ли в тюрьму, но ведь Ли стал относиться к нему просто наплевательски — и ето после того, как он для него столько сделал.
Бэз не знал, как поступить. Он еще больше растерялся, когда к нему пришел Пирли Бикрофт и коротко сказал, что он устал от всего этого кровопролития и возвращается на свою ферму, а что касается его высокой должности вице-президента, то это дело Бэза.
«Неужели распри великих государственных деятелей ничем не отличаются от мелких свар приказчиков в магазине отца? — ломал голову Бэз. — Нельзя же расстрелять Бикрофта: это может вызвать серьезное недовольство. Но ведь это же неприлично, это просто кощунство — раздражать императора». И, давая выход раздражению, он приказал расстрелять одного бывшего сенатора и двенадцать рабочих, находившихся в концентрационном лагере, обвинив их в том, что они непочтительно отзывались о его особе.
Государственный секретарь Сарасон зашел вечером к президенту Уиндрипу в отель, где тот фактически жил, пожелать ему спокойной ночи.
Ни в одной газете об этом не проскользнуло ни строчки, но Бэза так удручала чопорность Белого дома, а с другой стороны, он был так запуган красными сумасбродами и врагами корпо, которые с похвальной настойчивостью и изобретательностью один за другим то пытались проникнуть в это историческое здание и убить его, что он предпочел оставить там для вида жену, а за исключением больших приемов никогда не показывался в его жилой части.