Том 6. Западня

Жервеза, ясное дело, не стала противиться. В прежнее время она скорее дала бы изрубить себя на куски, чем доверила мужа недоучкам из больницы. Когда он упал с крыши, Жервеза истратила все сбережения, чтобы вы́ходить его дома. Но уж коли человек превратился в скотину, любовь к нему быстро улетучивается. Нет, нет, довольно с нее хлопот. Пусть избавят ее, пусть возьмут мужа навсегда, она только спасибо скажет. Однако, когда принесли носилки и положили на них неподвижного, как колода, больного, Жервеза побледнела и стиснула зубы. И хотя она по-прежнему уверяла себя, что так ему и надо, сердце говорило другое, и будь у нее в комоде хоть десять франков, она не дала бы его унести. Она проводила мужа до больницы Ларибуазьер и видела, как санитары поместили его в конце огромного зала, где длинными рядами лежали больные, бледные, как мертвецы; при виде нового товарища они приподнимались на подушке и провожали его глазами. Вонища здесь была такая, что задохнуться можно, а от чахоточного кашля и здорового вывернуло бы наизнанку; к тому же палата с рядами белых кроватей вдоль стен походила на крошечный Пер-Лашез — ни дать ни взять кладбищенская аллея. Купо лежал пластом, и Жервеза так и ушла, не зная, что сказать мужу; в кармане у нее было пусто, и она ничем не могла ему помочь. На улице она обернулась и окинула взглядом огромные больничные корпуса. Ей вспомнились былые дни, когда Купо, примостившись у самого края этой крыши, прилаживал оцинкованные листы и распевал на солнышке. Тогда он не пьянствовал и кожа у него была свежая, как у девушки. Выглянув из своего окна в гостинице «Добро пожаловать», Жервеза искала его глазами и находила наконец где-то высоко в небе, и оба махали платками, посылая друг другу привет. Да, работая здесь, Купо не подозревал, что работает для себя. Теперь он уже не прыгал по крыше, как веселый забияка-воробей; он лежал внизу, он сам приготовил себе конуру в больнице и пришел подыхать сюда, изнуренный, с рожей, обросшей щетиной. Боже, какой далекой казалась теперь золотая пора их любви!

Через день Жервеза пришла проведать мужа, но его кровать оказалась пустой. Сестра милосердия объяснила ей, что Купо перевели в дом для умалишенных — лечебницу святой Анны, так как накануне он стал ни с того ни с сего молоть всякий вздор. Право, он совсем рехнулся, бился головой о стену и так орал, что не давал спать больным. Должно быть, виной всему была водка. Это она подточила организм Купо и, когда он ослаб от воспаления легких, совсем взбудоражила его больные нервы. Прачка вернулась домой сама не своя. Так, значит, муж ее спятил! Хороша же будет их жизнь, если его выпустят! Нана кричала, что отца надо навсегда оставить в больнице, иначе он их обеих прирежет.

В лечебницу святой Анны Жервеза собралась только в воскресенье. Это было целое путешествие. К счастью, омнибус, ходивший от бульвара Рошешуар до Глясьера, останавливался неподалеку от больницы. Жервеза сошла на улице Санте и купила два апельсина, чтобы не являться с пустыми руками. Опять перед ней было огромное здание с мрачными дворами, нескончаемыми коридорами, пропитанными запахом прогорклых лекарств, — как видно, здесь ее не ждало ничего хорошего. Но, войдя в палату, она с изумлением увидела Купо в самом веселом настроении. Он как раз сидел на «троне» — очень чистом деревянном ящике, от которого ничуть не пахло; и они оба посмеялись над тем, что она застала его за таким занятием. Ну что ж, ведь он больной, тут обижаться не приходится! Он восседал важно, как римский папа, и зубоскалил по-прежнему. Что ж, раз желудок у него в порядке, значит дело идет на поправку.

— А воспаление легких?

— С этим покончено! Как рукой сняло. Я еще кашляю, но самую малость, просто так, остаточки!

Купо слез с «трона» и, ложась в постель, снова пошутил:

— Да ты у меня молодчина, даже не чихнула от такой понюшки табака!

Супруги совсем развеселились. В сущности, они были довольны, да и шуточки-то отпускали, чтобы без громких слов поделиться своей радостью. Надо испытать это самому, иначе не поймешь, как приятно видеть, что близкий человек выздоравливает и дело у него идет на лад.

Когда Купо улегся в кровать, она дала ему апельсины, что очень его растрогало. Он опять подобрел с тех пор, как пил только лекарства и не зверел от водки, шляясь по кабакам. Убедившись, что он рассуждает, как в былые времена, Жервеза осмелилась заговорить о случившемся с ним припадке.

— Да, можешь себе представить, — сказал он, посмеиваясь над собой, — я нес всякую чушь!.. Мне мерещились крысы, и я гонялся за ними на четвереньках — хотел насыпать им соли на хвост. А ты звала меня на помощь: какие-то люди собирались тебя укокошить. Словом, мне чудилась всякая ерунда, привидения среди бела дня… О, я ничего не забыл, котелок еще варит… Теперь все прошло, правда, по ночам я иногда брежу и у меня бывают кошмары, да ведь с кем этого не случается.