Том 6. Западня

Жервеза просидела с мужем до вечера. В шесть часов с обходом пришел студент-медик и велел больному вытянуть руки: они почти не тряслись, только едва приметная дрожь пробегала по пальцам. Но с наступлением темноты Купо забеспокоился. Он приподнимался на кровати, оглядывал пол и темные углы палаты. Внезапно он размахнулся и ударил рукой по стене, словно давя какую-то тварь.

— Что с тобой? — спросила испуганная Жервеза.

— Крысы, крысы, — забормотал он.

Наступило молчание, казалось, он задремал, но вдруг стал барахтаться в постели, крича сдавленным голосом:

— Ой, ой! Они рвут на мне шкуру!.. У, гады!.. Держись! Подбери юбку! Осторожно, сзади крыса подкралась!.. Готова, полетела вверх тормашками! А эти-то сволочи чего хохочут?! Сволочи! Мерзавцы! Разбойники!

Он бил кулаками по воздуху, потом схватил одеяло, скомкал его и прижал к себе, защищаясь от нападения каких-то бородатых людей. На шум прибежал служитель, Жервеза ушла, потрясенная этой сценой. Но когда несколько дней спустя она пришла снова, оказалось, что Купо совсем поправился. Кошмары прошли, он спал сном праведника по десяти часов кряду и даже не ворочался с боку на бок. Жене позволили забрать его домой. На прощание студент-медик дал Купо несколько добрых советов, наказав поразмыслить над ними. Если он опять начнет пить, то снова заболеет и скоро протянет ноги. Да, все зависит только от него. Ведь он сам видит, каким он стал молодцом, когда бросил пьянствовать. Словом, дома он должен вести себя так же благоразумно, как в больнице; пусть вообразит, будто он сидит под замком и кабаков больше не существует.

— Доктор прав, — сказала Жервеза, когда они ехали в омнибусе на улицу Гут-д’Ор.

— Ясное дело, прав, — ответил Купо. Потом, подумав с минуту, добавил: — Ну, пропустить изредка стаканчик-другой не повредит, от этого никто не умирал, да и для желудка полезно.

И в тот же вечер он выпил стаканчик водки для пищеварения. Первую неделю Купо еще держался. В общем, он был изрядный трус, и ему вовсе не улыбалось помереть в сумасшедшем доме. Но страсть к спиртному взяла верх: за первым стаканчиком последовал второй, за вторым третий и четвертый, а две недели спустя Купо вернулся к своей обычной порции и снова выпивал бутылку сивухи в день. Раздосадованная Жервеза готова была его отколотить. Подумать только, какая она дура: снова размечталась о честной жизни, решила, что муж остепенился в больнице! Еще одна надежда рухнула и теперь уж, верно, последняя. Хорошо же, раз ничто не может его образумить, даже страх смерти, она не станет больше надрываться, пусть хозяйство пропадет пропадом, ей все равно! И Жервеза дала себе слово, что и она постарается жить в свое удовольствие. И вновь началась та же адская жизнь, та же горькая нужда, но уже без всякого просвета впереди. Когда Купо награждал Нана колотушками, девчонка в бешенстве кричала: жалко, что этот скот не подох в больнице! Погодите, вот начнет она зарабатывать и нарочно будет покупать ему водку: авось отец поскорее окочурится. Однажды, когда Купо попрекал Жервезу и жалел, что женился, она тоже вышла из себя. Ах вот как, значит, ему достались объедки? Он подобрал ее на улице? Выходит, она завлекала его и корчила из себя святошу? Ну и нахал! Что ни слово, то ложь. Тогда она и знать-то его не хотела, вот истинная правда. Он валялся у нее в ногах и канючил, а она советовала ему хорошенько подумать. И уж если бы пришлось начинать все сызнова, она раз и навсегда сказала бы «нет!». Лучше бы руку себе отрубила, чем выходить за такого негодяя! Да, правда, она не была девушкой, когда они познакомились, но работящая, скромная женщина, даже если она и имела любовника, куда лучше, чем бездельник муж, пропивающий в кабаках свою честь и честь всей семьи. В этот день у Купо впервые произошла настоящая потасовка, дрались с таким остервенением, что сломали старый зонтик и метлу.