Том 6. Западня

Жервеза сдержала слово. Она еще больше опустилась, еще чаще отлынивала от работы, а придя в прачечную, болтала без умолку, и все валилось у нее из рук. Если какая-нибудь вещь падала, Жервеза и не думала ее поднимать. Она совсем обленилась, верно, боялась растрясти свой жир. Она забросила все хозяйство и бралась за метлу лишь тогда, когда от сора и грязи некуда было ступить. Теперь, проходя мимо двери Купо, Лорийе на виду у всех зажимали носы. «Сущая зараза!» — говорили супруги. Сами они сидели, забившись в своей норе в конце коридора, и не желали слышать стонущей кругом нищеты, они даже запирались на все замки из боязни, что придется одолжить кому-нибудь двадцать су. Нечего сказать, добрые сердца, любезные, услужливые соседи! Стоило постучаться к ним и попросить коробку спичек, щепотку соли или стакан воды, как дверь чуть-чуть приоткрывалась и тотчас же захлопывалась перед носом у просителя. А уж какие у них злые языки! Послушать Лорийе, они никогда не суются в чужие дела, — да, если надо помочь ближнему! Но уж коли представился случай позлословить, они с утра до ночи честят людей на все корки. Заперев дверь на задвижку и повесив изнутри одеяло, чтобы закрыть замочную скважину и все щелочки, супруги с наслаждением перемывают косточки соседям, ни на минуту не выпуская из рук золотой проволоки. Больше всего их радовало унижение Хромуши, и они целыми днями судачили о ней, мурлыкая от удовольствия, как коты, которых гладят по шерстке. Подумать только, как она обнищала, как опустилась! Они подстерегали Жервезу, когда она шла за покупками, и потешались над ней: ну и крошечный же хлебец несет под передником Хромуша! Они вели счет дням, когда она ложилась спать на голодный желудок. Они знали, какой толщины слой пыли в ее комнате, сколько там стоит немытых тарелок, подмечали каждый новый признак ее неряшливости и нищеты. А ее платья? Грязные лохмотья, которыми побрезговал бы даже тряпичник! Ну и здорово же облезла эта красотка, эта стерва, которая, бывало, так и вертела задом в своей небесно-голубой прачечной! Вот до чего доводит пристрастие к тряпкам, к вину и пирушкам. Жервеза подозревала, что Лорийе издеваются над ней; иной раз, сняв ботинки, она неслышно подходила к их двери и прикладывала к ней ухо, но толстое одеяло заглушало голоса. Только раз она подслушала, что они называли ее «грудастой», — впрочем, несмотря на плохую кормежку, у нее и в самом деле была пышная грудь. Словом, Лорийе сидели у нее в печенках. Но она продолжала разговаривать с ними — не хотела давать пищу сплетням, хоть и знала, что от этих злыдней ничего, кроме пакостей, не дождешься; а главное, у нее не было сил отшить супругов, начисто разругаться с ними. Да и не все ли равно? Ей хотелось жить на свой лад — ничего не делать, сидеть сложа руки, а уж если утруждать себя, то лишь для собственного удовольствия.

Как-то в субботу Купо обещал сводить ее в цирк. Вот из-за этого стоило побеспокоиться! Разве не любопытно посмотреть, как дамы скачут на лошадях и прыгают сквозь обручи, обтянутые бумагой? Купо как раз получил двухнедельный заработок — мог же он раскошелиться на сорок су! Они собирались даже поужинать вдвоем в ресторане, так как Нана допоздна задержится в мастерской из-за спешного заказа. Пробило семь часов, Купо еще не было, в восемь он тоже не пришел. Жервеза была вне себя. Ее пьянчуга, верно, пропивает получку в компании с приятелями. А она-то выстирала чепчик и с самого утра занималась починкой старого платья, чтобы иметь приличный вид! Наконец в девять часов терпение у нее лопнуло: голодная, позеленевшая от злости, она спустилась вниз, чтобы поискать Купо в окрестных кабаках.

— Не мужа ли ищите? — спросила привратница, заметив ее сердитое лицо. — Он у папаши Коломба. Бош только что пил с ним вишневку.