Том 6. Западня

Прошло три года. За это время все не раз ссорились и вновь мирились. Жервеза не обращала внимания ни на Лорийе, ни на Бошей, ни на кого из тех, кто ее осуждал. Если она им не угодила, — что ж, пусть поищут другую! Она зарабатывала, сколько ей было нужно, а это самое главное. В квартале Жервеза понемногу завоевала всеобщее уважение, потому что редко с кем так приятно было иметь дело, как с нею: она не мелочная, не придира и платит сполна. Жервеза покупала хлеб у г-жи Кудлу, на улице Пуассонье, мясо у толстяка Шарля, на улице Полонсо, а бакалею у Леонгра, на улице Гут-д’Ор, почти напротив своей прачечной. Франсуа, хозяин винной лавки на углу, приносил ей вино на дом, корзинами по пятьдесят бутылок. Ее сосед, угольщик Вигуру, у жены которого, наверно, все ляжки были в синяках, потому что ее вечно щипали мужчины, продавал Жервезе кокс по цене газовой компании. И, надо правду сказать, поставщики обслуживали ее на совесть: они твердо знали, что не прогадают, если будут внимательны к ней. Поэтому, когда она ненадолго уходила из прачечной, простоволосая, в шлепанцах, все наперебой здоровались с ней, а она чувствовала себя здесь как дома; соседние улицы были словно естественным продолжением ее квартиры, с широко открытой дверью, выходившей прямо на тротуар. Теперь, отправляясь по делам, она не спешила возвращаться домой и чувствовала себя счастливой, видя кругом столько знакомых. В те дни, когда Жервеза не успевала состряпать обед, она брала готовые блюда в харчевне, помещавшейся в их же доме по ту сторону ворот, и болтала с хозяином, стоя в большом зале с широкими запыленными окнами, сквозь которые просвечивал тусклый свет огромного двора. А возвращаясь домой с тарелками и мисками в руках, она частенько останавливалась перед открытым окном в первом этаже потолковать с соседкой и заглядывала в убогое жилище какого-нибудь сапожника, с неубранной постелью, разбросанными по полу тряпками, колченогими детскими кроватками и глиняной чашкой для вара, полной черной жижи. Но больше всех соседей она уважала часовщика, чистенького господина в сюртуке, который постоянно ковырялся в часах крохотными инструментами; она часто переходила улицу, чтобы поздороваться с ним, и смеялась от удовольствия, задерживаясь перед узкой, как шкаф, мастерской, где весело тикали маленькие стенные часики и, торопливо перебивая друг друга, все разом отсчитывали время.

VI

Как-то осенью, после обеда, Жервеза отнесла белье заказчице на улицу Порт-Бланш и, возвращаясь в сумерках домой, вышла на улицу Пуассонье. Утром прошел дождь, и в мягком, теплом воздухе пахло сыростью от грязной мостовой. Громоздкая корзина стесняла Жервезу, она запыхалась и шла, медленно передвигая ноги, невольно отдаваясь какому-то смутному желанию, которое нарастало в ней вместе с усталостью. Пожалуй, она съела бы чего-нибудь вкусненького. Подняв глаза, она прочитала на дощечке надпись: «Улица Маркаде», и ей вдруг пришло в голову заглянуть в кузницу к Гуже. Он уже раз двадцать приглашал ее зайти к нему в мастерскую посмотреть, как куют железо. А чтобы рабочие чего не подумали, она может спросить Этьена и сделать вид, что пришла только ради сына.

Фабрика гвоздей и болтов находилась где-то поблизости, на улице Маркаде, но Жервеза не знала точно, где именно, тем более что на многих разбросанных в беспорядке домишках вовсе не было номеров. Ни за какие блага в мире она не согласилась бы жить на этой широкой улице, черной от угольной пыли и от копоти фабричных труб, с ухабистой мостовой, в выбоинах которой застаивались грязные лужи. По обеим ее сторонам тянулись длинные сараи, мастерские с большими окнами, какие-то серые, словно незаконченные постройки, выставлявшие напоказ голые кирпичи и балки, — целая вереница шатких лачуг, подслеповатых кабачков и подозрительных ночлежек, среди пустырей, ведущих прямо в поле. Жервеза знала только, что мастерская Гуже находится рядом со складом тряпья и железного лома, похожим на свалку, где, по словам кузнеца, валяется на сотни тысяч франков всякого добра. Она остановилась, оглушенная, пытаясь разобраться в окружающем шуме и грохоте: длинные трубы пыхтели, со свистом выбрасывая клубы дыма; равномерный визг механической пилы напоминал звук разрываемой ткани; от стука машин пуговичной мастерской мостовая сотрясалась, словно под ударами громадной трамбовки. Жервеза в нерешительности повернулась лицом к Монмартру, не зная, куда идти, как вдруг порыв ветра сбил вниз густой столб дыма, валившего из высокой трубы, и погнал его вдоль улицы прямо на нее; задыхаясь, она зажмурила глаза и тут услышала мерный стук молотов: она случайно остановилась прямо против кузницы; тут же рядом она заметила и подвал с тряпьем.