Том 7. Критика и публицистика

Руссо заметил уже, что ни одна из женщин-писательниц не доходила дале посредственности — кроме Сафы и еще одной, писал Руссо, разумея Новую Элоизу, которую он выдавал за невымышленное лицо. Vitam impendere vero. [270] Они вообще смешно судят о высоких предметах политики и философии! нежные умы не способны к мужественному напряжению мыслей; предметы изящных искусств с первого взгляда кажутся их достоянием. — Но и тут, чем более вслушиваетесь в их суждения, тем более вы изумитесь кривизне и даже грубости их понятия. Рожденные с чувствительностью самой раздражительной, они холодно читают красноречивые трагедии Расина и плачут над посредственными романами Августа Лафонтена, но поэзия скользит по слуху их, не достигая души.

Отрывок «Примеры невежливости» (стр. 55) имел следующее окончание:

Кстати или некстати некоторые критики, добровольные опекуны прекрасного пола, разбирая сочинения, замечают обыкновенно, что такие-то слова, выражения, описания дамам читать будет неприлично как слишком простонародные, низкие. Как будто описания шотландских кабаков в Вальтере Скотте должно непременно оскорблять тонкое чувство модной дамы! Как будто женщина какое-то идеальное существо, чуждое всему земному, и должно ужасаться простых прозаических подробностей жизни!

Эта провинциальная чопорность доказывает малое знание света и того, что в нем принято или нет.

Это-то по несчастию слишком у нас обыкновенно и приносит немалый вред нашей младенческой и жеманной литературе.

Отрывок «Идиллии Дельвига…» (стр. 63) в черновом тексте продолжался словами:

напряженного в чувствах, ничего, что отзывалось бы новейшим остроумием; сию вечную простоту и нечаянность добродушия, тонкость соображений, дабы оградить себя от прозаического влияния остроумия и умничания, от игривой неправильности романтизма — дабы сохранить полноту и равновесие чувств.

ВТОРОЙ ТОМ «ИСТОРИИ РУССКОГО НАРОДА» ПОЛЕВОГО (стр. 143)

Стр. 145. После слов «уделы, князья и их дружина» первоначально следовало:

Драки княжеские не развили никакой силы; доказательство —‘Нашествие татар. Освобождение городов не существовало в России. Новгород на краю России и соседний ему Псков были истинные республики, а не общины (communes), удаленные от Великокняжества и обязанные своим бытием сперва хитрой своей покорности, а потом слабости враждующих князей. Феодализм мог наконец родиться как первый шаг учреждений независимости (общины — второй), но не успел. Он развился вовремя татар и был подавлен Иоанном III, гоним, истребляем Иоанном IV, стал развиваться во время междуцарствия, постепенно упразднялся искусством Романовых и наконец разом уничтожен Петром и Анною Ивановною (указом 31 года уничтожившей указ Петра).

НАБРОСКИ ПРЕДИСЛОВИЯ К «БОРИСУ ГОДУНОВУ» (стр. 160)

I.

19 июля 1829. Арзрум.

С величайшим отвращением решаюсь я выдать в свет «Бориса Годунова». Успех или неудача моей трагедии будет иметь влияние на преобразование драматической нашей системы. Боюсь, чтоб собственные недостатки не были б отнесены к романтизму и чтоб она тем самым не замедлила хода —

Хотя успех «Полтавы» ободряет меня…

II.

Je me présente ayant renoncé à ma manière première — n’ayant plus à allaiter un nom inconnu et une première jeunesse, je n’ose plus compter sur l’indulgence avec laquelle j’avais été accueilli. Ce n’est plus le sourire de la mode que je brigue. Je me retire volontairement du rang de ses favoris, en faisant mes humbles remerciements de la faveur avec laquelle elle avait accueilli mes faibles essais pendant les dix ans de ma vie. ^{15}

III.

Lorsque j’écrivais cette tragédie, j’étais seul à la campagne, ne voyant psrsonne, ne lisant que les journaux etc. — d’autant plus volontiers que j’ai toujours cru que le romantisme convenait seul à notre scène; je vis que j’étais dans l’erreur. J’éprouvais une grande répugnance à livrer au public ma tragédie, je voulais au moins la faire précéder d’une préface et la faire accompagner de notes. Mais je trouve tout cela fort inutile. ^{16}

IV.

Pour une préface: Le publique et la critique ayant accueilli avec une indulgence passionnée mes premiers essais et dans un temps où la sévérité et la malveillance m’eussent probablement dégoûté de la carrière que j’allais embrasser, je leur dois reconnaissance entière, et je les tiens quittes envers moi, leur rigueur et leur indifférence ayant maintenant peu d’influence sur mes travaux. ^{17}

ОПЫТ ОТРАЖЕНИЯ НЕКОТОРЫХ НЕЛИТЕРАТУРНЫХ ОБВИНЕНИЙ (стр. 198)

Набросок к статье

Г-н Полевой, издатель «Московского Телеграфа» и «Истории Русского Народа…»