Том 7. Критика и публицистика

Г. А. заводит журнал, потому что он отставлен от выгодного места. Г. В. пишет роман, потому что романы в цене. Критики пишутся, потому что по краям газетного листа нужен фельетон в 1 1/2 вершка как кайма по краям шали. Рано или поздно, но Московский журнализм убьет журнализм Петербургский.

Стр. 276. После слов «статьями английских Reviews [274]» в беловом автографе:

Даже в журнале, принадлежащем к предприятиям чисто торговым, даже и тут перевес на стороне московского издателя: Какая смышленность в выборе переводных статей! какая оборотливость в суждениях о предметах, вовсе чуждых понятиям критика! какое бойкое Шарлатанство! Куда петербургским торгашам угнаться за нашими!

Стр. 278. В главе «Ломоносов» после слов «утомительны и надуты»:

Подражания псалмам и книге Иова — лучше, но отличаются только хорошим слогом, и то не всегда точным. Их поэзия принадлежит не Ломоносову. Его влияние было вредное, и до сих пор отзывается в тощей нашей литературе. Изысканность, высокопарность, отвращение от простоты и точности — вот следы, оставленные Ломоносовым. Давно ли стали мы писать языком общепонятным? Убедились ли мы, что славенский язык не есть язык русский и что мы не можем смешивать их своенравно, что если многие слова, многие обороты счастливо могут быть заимствованы из церковных книг, то из сего еще не следует, чтобы мы могли писать да лобжет мя лобзанием вместо целуй меня etc. Знаю, что Ломоносов того не думал и что он предлагал изучение славенского языка, как необходимое средство к основательному знанию языка русского. Знаю, что Рассуждение о Старом и Новом слоге так же походит на Слово о пользе книг церковных в российском языке, как псалом Шатрова на Размышление о величестве божьем. Но тем не менее должно укорить Ломоносова в заблуждениях бездарных его последователей.

Стр. 286. После слов «Это дало особенную физиономию нашей литературе»:

У нас писатели не могли без явного унижения изыскивать покровительства у людей, которых почитали себе равными; сношения их между собою не имели признаков холопства, которое затмевает большую часть иностранных словесностей. Что почиталось в Англии и во Франции честию, то было бы у нас унижением. У нас нельзя писателю поднести свою книгу графу такому-то, генералу такому-то в надежде получить от него 500 рублей или перстень, богато украшенный.

Стр. 287. К словам «проповедует независимость» было примечание:

Все журналы пришли в благородное бешенство и восстали против стихотворца, который (о верх унижения!) в ответ на приглашение князя ** извинялся в стихах, что не может к нему приехать и обещался к нему приехать на дачу! Сие несчастное послание было предано всенародно проклятию, и с той поры, говорит один журналист, слава *** упала совершенно!

Глава оканчивалась:

Во Франции ее блестящая литература века Людовика XIV была в передней. Анекдот о Бенсераде дает понятие о тогдашних нравах.