Том 7 (Вторая половина XV века, литература эпохи исторических размышлений)

И посла владыка своих поповъ да и посадника. И приехавъ да велелъ молебенъ пети да обеднюю. Да внесли посадника на ковре в церковь и перекреститися не может. И начаша молебенъ пети Святыа Троици. И дойде до конца, и онъ почалъ рукою двигати, а годъ весь да полтора месяца ни рукою, ни ногою не двигивалъ. И пошли съ Евангелием на выход, и он прекрестился да селъ. И дойде до переноса,[331] и он сталъ на ноги и стоялъ до скончания.

И, отпевъ обеднюю, пошли в трапезу и поставя обед. И посадникъ рече: «Святаа братья, хлебъ, осподо, да соль!» И Михайла противъ того: «Еже уготова Богъ его любящимъ и заповеди его хранящим, а зачинающимъ рать Богъ его погубить!»

И бысть от Михайла наученъ Посахне посадникъ, и бысть с тех местъ добръ до Михайла и до манастыря.

Хватя старцы Михайла на Святой недели,[332] аже его в манастыре нет. И явися в городе у Святыа Софея в притвори.[333] И позна его Посахне Григорей Кириловичь. По заутреней да молвит: «Михаилъ, яжь хлеба с нами в одномъ месте». И онъ молвит: «Богъ знаетъ!» И пристави к нему человека. И хватя, ажь Михайла ни бывало. И пойде попъ ис церкви на Клопске, ажь Михайла стоить в притворе у церкви. И мало хлеба отъели, аже Посахне человека прислалъ смотрети Михайла — есть ли в манастыре, ажь в манастыре.

Бысть брань о земле Олферью Ивановичу с Ываном с Семеновичемъ с Лошиньскимъ.[334] И прорече Михайло Олферью Ивановичу: «Будеши без рукъ и без ногъ и немъ!» И пришедши Олферий к церкви Святей Богородици в Курецко[335] и молви: «Брате Иване, то земля моя!» Да по руки ударилъ, да рукавицею ударилъ в землю. Да по рукавицу наклонился, и уя у него рука и нога, и языкъ проч отнялся и не говоритъ.

В та же лета възвели владику Еуфимиа Другаго[336] на сени. И поживе 3 года нареченымъ, а не поставленым. И приеде владыка на Клопско кормить манастыря. И седячи владыка за столом да молвит: «Михайлушко, моли Бога о мне, чтобы было свершение от князя великого!» И у владыкы в руках ширинка. И онъ ширинку дергь из рукъ вонъ у владыкы да на главу владыкы: «Доедешъ в Смоленско, и поставят тя владыкою». И ездилъ владыка в Смоленско и сталъ владыкою. И приехавъ владыка опять к Михайлу, и рече Михайлу: «Богъ мене свершилъ и митрополитъ и зовуть мя на Москву». И Михайло рече владыке: «На Москву тебе ехати и добиешь челомъ князю великому и митрополиту». И приехалъ владыка къ князю и добилъ челомъ митрополиту, по пророчеству Михайлову.

Приехалъ тогды князь Дмитрей Юрьевич[337] в Новъгород и приехалъ на Клопско у Михайла благословится. И рече: «Михайлушко, бегаю своей отчине — збили мя с великого княженья!» И Михайла рече: «Всякая власть дается от Бога!» И князь вопроси: «Михайлушко, моли Бога, чтобы досягнути мне своей отчине — великого княжениа». И Михайла рече ему: «Княже, досягнеши трилакотнаго гроба!» И князь, того не рядячи, да поехалъ досягати великого княжениа. И Михайла рече: «Всуе тружаешися, княже, чего Богъ не дастъ». И не бысть Божия пособья князю.

И в то время спросили у Михайла: «Пособил Бог князю Дмитрею?» И Михайла рече: «Заблудили наши!» И они записали тотъ день. Аже так ся и было. И опять прибеглъ в Великий Новъгород. И приехалъ опять князь на Клопско манастыря кормить и у Михайла благословится. Накормилъ и напоил старцовъ, и Михайлу далъ, с себе снемъ, шубу. И проводить почяли князя с манастыря, и Михайла за голову князя погладит да молвитъ: «Княже, земля вопиет!» И трижды молвитъ. Аже князь канунъ Ильина дни преставился.[338]

Погибе из манастыря олень, и Михайла с нимъ. И пребысть Михайло и олень 3 недели неведомо где. И преставися Феодосий канунъ Покрова дни.[339] И послаша ко владыке Еуфимью проводить Феодосиа, и онъ не поехалъ. И три дни лежал не похороненъ. И люди добрыи скопяся из города, игумены честныи и попы и понесъ Феодосиа ко гробу хоронити; посмотря, аже иде Михаилъ, а олень за нимъ, а не привязанъ ничемъ: только у Михайла мошку въ руках, а онъ за мошком идет. И положиша Феодосиа въ гробе, и положиша честно его.

Разболися Михайло месяца декабря на Савинъ день,[340] ходя к церкви. А стоялъ на правой стороне у церкви въ дворе, противъ Феодосиева гроба. И почалъ кто говорить ему игуменъ и старцы: «Чему, Михайло, не стоишъ въ церкви, а стоишъ на дворе?» И онъ им промолви: «Ту язъ хощю полежати!»

И до преставления его житья в монастыре 50 летъ да 6 месяць. А не требовалъ ни постели, ничего, а келъю топиль наземомъ да коневым калом, а самъ на писку лежалъ.

А дары взялъ на Феодосиевъ день[341] на своихъ ногах и да взял с собою кандило и темъянъ, да пошел в келъю. И послал к нему игуменъ питъ и есть от трапезы. И они пришли, ажно заперто. И они отперли, ажь темьанъ ся куритъ, а его в животи неть.

И почали искати места, где его положити — земля меръзла. И спомянуша черньцы и игуменъ испытати того места, где самь стоялъ Михайла. И оне того места досмотреша, ажь земля тала. И они ту его погребоша честно.