Том 7 (Вторая половина XV века, литература эпохи исторических размышлений)

Егда же бысть день паки, старець по обычаю повелеваше священнику ранее литурьгию свершати, понеже и сам мысляше ити, паче же спешаше, глаголаше бо себе: «Се день приде». Братьи же взирающим между собою, что се глаголаше, не вемы.

Аз же въпросих и: «Государь Пафнотей! О коем дни глаголеши — “Се приде день”?» Старець же рече: «О том дни, о немже преже глаголахъ вам». Аз же начах именовати дни: «Неделя, или понедельникъ, или вторникъ?» Старець же рече: «Сь день четверток, о немже и преже рехъ вамъ». Нам же недоумеющимся о семъ, понеже многа о себе назнаменаше кь отшествию, таже паки сокрываше, ничтоже явлена о себе глаголаше.

Старцу же пакы начинающу шествие творити кь церкви, тьщашеся, и егда приближися кь дверем, хотя излести но манастырь, Иосиф возвести ему преже бывших посланник пакы пришествие в монастырь, не токмо же те, но и иных множество, еще же наместнику града Василию Феодоровичю и тому тогда приспевшу, понеже и преже того ему бывшу, не получи входа кь старцу. Тогда, собравшеся вси, стояху пред церковью на пути, имъже старцу хотящу шествовати.

Егда же услыша старець приход их, что, стояще, ожидаху его, тогда и, не хотя, пакы обратися, паче же оскорбися, понеже възбраниша ему къ церкви шесьтвие. Таже отпусти братию ити в соборъ, сам же седе в сенех.

Старець же глаголаше: «Никтоже ми сие сотвори, точию Инокентей, тому се повелевшу». Азъ же и рещи не смеяхъ, что о семъ неповиненъ есмь.

Егда же изыдохом кь церкви, единъ братъ у него оста Арсеней, старець же самъ утверди двери келиа, да никтоже внидет.

Егда же свершися божественая литургия, не уведеша старца, тогда вси разумеша, яко не возможно им видети старца, ниже слышати глас его, и, не хотяще, скоро разыдошася кождо своимъ путем. Паче же Богу се устроившу по писанному: «Помыслъ праведнаго приятенъ ему есть».

Аз же по божественей службе скоро възратихся кь старцу, обретохъ и еще двери утвержены, брату же у него приседящу, о немже преже рех. Егда же внидох, обретох старьца в кельи възлегша на лавици под преднимъ окномъ, на монастырь же не повеле окна нимало утворити, на весь день не повеле себе стужати и до вечерни.

Братьи же мльчащи, старець же глаголаше о некоем человеце, яко умрети имать; нам же о семъ недомыслящимся, мнехом, еда кто возвести ему? Азъ же вопросих его: «О комъ се глаголеши? Мы не вемы». Старець же рече: «О немже вы глаголете, яко болить, а он, покаявся, умрети хотяше». Нам же сия вся недоуменна суть.

Таже братью отпусти, повеле въ трапезу ити. Азъ же от того часа не изыдох от старца.

Егда же изыдоша братиа, тогда рече ми старець: «Преведи мя на другую страну келия, понеже тамо имамъ покой от мятежа сего, таже и уснути хощу, понеже утрудихся. Да никтоже от братии входит ко мне до вечерни, ниже окна отверзи, ниже двери отвори, занеже по вечерни братья приите хотять». Аз же вся сия разсмотривъ, не к тому сомнехся, но известне уверихся, яко отъити житиа сего хощеть старець, понеже ми и в начале немощи своея рекъ старець, яко соузъ хощеть разрешитися.

Азъ же отшествию нужных начах вьпрашати: «Государь Пафнотей! Егда преставишися, звати ли протопопа или иных священниковъ из града проводити тебе къ гробу?» Старець же рече ми: «Никакоже не мози звати, понеже великъ мятеж хощеши сотворити мне. Да никтоже увесть, дондеже погребе мя в землю своимъ священникомъ. Молихся о семъ — и проводити, и на гробе простити, и земли предати». Аз же вопросих: «Где велиши себе гробе ископати и в земли положити?» Старець же ми рече: «Идеже еси Клима гуменника положил, с темъ мя погребите. А гроба не купи дубова. На ту шесть денег колочей купи, да раздели нищимъ. А мене лубкомъ оберти да, под страну подкопавъ, положи».

Мне же единому сиа с ним глаголющу, ученику же его спящу, братьям же всемъ безмолъствующимъ в кельях, а овемъ почивающимъ, полуденному часу наставшу. Азъ же умлъчах, еда како старець заснеть.

Старець же начат молити Господа Бога вседрьжителя о спасении душа своея еще же и пречистую владычицю нашю Богородицу о всемъ, и имя ее нарицаше, и всю надежю на Царицу полагаше о души своей. Молитва: «Въ часъ, Дево, конца моего рукы бесовьскыя мя исхыти, и суда, и прения, и страшнаго испытания, и мытарьствъ горкых, и князя лютаго, Богомати, и вечнаго осужения».

Таже моляше Пречистую, да сотворить попечение о богосозданнемъ ея монастыри: «Ты, Царице, создала, ты и промышляй о полезномъ дому своему, и въ имя твое собравшихся вь святемъ месте сем сподоби угодити Сыну твоему и Богу нашему чистотою, и любовию, и мирным устроениемъ».

Обычай же бе старьцу никогдаже нарещи свой ему монастырь, но — «Пречистые». «Та создала», ниже стерпе слышати его монастырь нарицающу кому, но и велми о семъ запрещаше, глаголаше бо: «Аще не Господь созиждеть дому, всуе трудишася зиждущеи».