Том 7 (Вторая половина XV века, литература эпохи исторических размышлений)

Отци и братие! Да никтоже ми зазрит, понеже множицею себе именую. Увы моему окааньству! Аще ли себе умлъчю, вся имам ложна писати.

Таже рече ми старець: «Инокентей!» Аз же прилежно зрехъ на священную его главу, что хощеть рещи? И глагола: «Есть у мене сосудъ меда, прислали ми поминка, не помню, какъ его наричють». — Братья же рекоша: «Кузня». — «Возми себе, благословляю тя, понеже нужу мою исполнялъ еси». Мне же о сем много почюдившуся, что мене, грешнаго, и в таковей немощи благословения своего сподоби. Таже братию со многым обрадованием отпусти, паче же понуди ити въ трапезу, понеже обеду вход.

Аз же, не терпях нимало отлучитися старца, паки вьзвратихся скоро, обретох его по обычаю лежаща на своем месте, молитву творяща, аз же с молчаниемъ стоях. Таже по мале часе сотворь молитву, глаголах ему: «Государь Пафнотей! Не лучшаеть тебе, понеже всю неделю ничтоже вкусилъ еси пищи. Чему, господине, молчиши? Что еси здумалъ, кому приказываеши монастырь, братии ли или великому князю? О чемъ не глаголеши?» Ему же рекшу: «Пречистой». Таже по мале глагола ми: «Брате Инокентей! Правду ли се ты глаголеши?» Мне же молчащу, еда како смутихъ старца.

«Мне, брате, кто приказывалъ? Пречистая сама царица изволила, паче же возлюбила на семъ месте прославити свое имя, и храм свой воздвигла, и братью совокупила, и мене, нищаго, много время питала и покоила и съ братьею. И мне, пакы въ гроб зрящу смертну человеку, себе не могущу помощи; сама Царица какъ начала, такъ и устроити имат полезное своему дому. Веси самъ, не княжьскою властию, ни богатством силных, ни златомъ, ни сребром воздвижеся место сие, но изволениемъ Божиимъ и пречистыя его Матери хотениемъ. Не требовах от земных князь даровъ, кыихъ приати или приложити зде, и хотящимъ темъ даяти та, но всю надежю и упование положих о всем на пречистую Царицу до сего дни и часа, в он же разлучити имать Содетель и Творець душю от телесе, и по отсюду отшествии пречистаа же Царица покрыеть своею милостию от насилия мрачных и лукавых духовъ, и въ страшный день праведнаго суда вечныя мя избавить мукы и со избранными причтеть. Аще ли и я неку благодать получю, не премолчю, о вас молитву творя к Господу. Сице убо поспешите: чисте живете, ни якоже при мне точию, но велми паче по отшествии моем, со страхом и трепетом сде спасение соделовающе, да добрых ради ваших делъ и азъ почию и по мне пришедшеи вселятся добре, и по скончании вашем покой обрящете, и кождо, в немже званъ бысть, в том да пребываеть. Своихъ меръ, братие, не преходите, не полезно бо вамъ се, но и душевредно. Над немощными братьями чювьством, или паче рещи, и обычаемъ не возноситеся, но дълготрьпите о нихъ, якоже своим удовом. Ей, чада, поспешите добродетельми!» Сиа и ина полезнаа глаголавъ, умолче изнеможения ради.

По мале часе скоро приходить посланный от содержащаго в то время престолъ русьския митрополия Горонтиа[414] пресвященнаго посещения ради, нося миръ и благословение старцу. Таже паки от великаго князя Ивана Васильевича скоро приходить в монастырь Феодоръ, протопопъ его благовещеньскый,[415] также и от предреченных княгинь, от великие княгини, грекини, Юрьи грекъ.[416] О всем приходят ко мне, понеже кь старцу не получиша входа, глаголюще ми слово великаго князя, чтобы навсяко видети старца и беседы от него сподобитися, понеже много оскорбишася, не приемше извещения от преже посланных.

Мне же о семъ не имеющу дрьзновения не довести токмо, но и авити старцу. Они же много о семъ стужиша ми, аз же всячьскы отлагах, веды мужа крепость и неславолюбный его нравъ. Не могох имъ известитися никако и, не хотя, въшедъ, сказах старцу о посланыхъ. Старець же много на мя оскорбися, таже рече ми: «Что тебе на мысли? Не даси же ми от мира сего ни единъ часъ отдохнути. Не веси ли — 60 лет угажено миру и мирьскым человъкомъ, княземъ и бояромъ: и вь сретенье им сованося, и в беседе съ ними маньячено, и вследъ по них такоже сованося, а того и не вемъ, чесого ради? Ныне познах: никая ми от всего того полза, но паче души испытание о всемъ. Господь пакы своим милосердиемъ, не хотя бес покаяниа смерти грешнику навести, дасть мне, грешному, 6 день покаяниа ради, ино пакы ты мне на даешь покоя ни на единъ час, наводиши на мене миряне. Уже к тому и ис келия не имам изыти, да не стужають ми».

Аз же множае оскорбихся, не токмо не получивъ ответа посланым, но яко старца смутих. Аз же, изшед, вся сказах имъ, понужаахъ я изыти из монастыря. Им же и не хотящим, отъидоша, уже вечеру сущу, таже уклоньшеся препочиша в веси близ живущих человекъ.

От часа же того ни о чем же смеях стужити старцу, точью обычное правило нощное свершаахъ.

Старець же к тому не уже на се понуди мя, понеже всю нощь пребысть без сна, псалмы Давыдовы гранесловяше, таже Иисусову молитву глаголаше. Се же бе ему обычай многолетный: по всяком правиле никогдаже Иисусову молитву не оставляше, вервицу в руках держаше.