Том 7. Звездные дневники Ийона Тихого. Из воспоминаний Ийона Тихого

Когда Космососунок появился на свет, среди ученых воцарилось полнейшее замешательство, и только тогда один за другим они стали вспоминать о предостережении Донды и наперебой принялись слать ему письма, вызовы, телеграммы, а также всяческие почетные дипломы, экстренно присуждаемые великому Донде. Но как раз в этот момент профессор уложил чемоданы и уговорил меня уехать с ним вместе в пограничный район, который он исследовал и облюбовал заранее. С собой он взял кофр с книгами, ужасно тяжелый — я в этом убедился лично, потому что последние пять километров тащил его на себе после того, как у нас кончился бензин и вездеход застрял. Теперь от него ничего уже не осталось — разобрали павианы. Я думал, что профессор хочет продолжить научную работу, чтобы заложить краеугольный камень возрождаемой цивилизации, но не тут-то было. Донда удивил меня! У нас, конечно, были в большом количестве винтовки, наборы инструментов, пилы, гвозди, компасы, топоры и другие вещи, список которых профессор составил, опираясь на карманное издание «Робинзона Крузо». Кроме того, он взял с собой подшивки журналов «Physical Review», «Physical Abstracts», «Futurum», а также папки, полные газетных вырезок, посвященных закону Донды.

Каждый вечер после обеда проводился сеанс наслаждения кровной местью— радио, включенное на половину громкости, передавало самые свежие кошмарные известия, снабженные комментариями знаменитых ученых, профессор же, пыхтя трубкой, с полузакрытыми глазами слушал мое чтение выбранных в этот вечер наиболее ядовитых насмешек над законом Донды, а также различных инсинуаций и ругательств в адрес самого автора (последние, собственноручно подчеркнутые им красным карандашом, мне иногда приходилось читать по нескольку раз). Признаться, это времяпрепровождение мне скоро надоело. Увы, даже великий разум может поддаться навязчивой идее. Когда я отказался продолжать чтения, профессор стал удаляться в джунгли на прогулки, будто бы оздоровительные, но как-то раз я застал его на поляне читающим толпе удивленных павианов наиболее примечательные выдержки из «Природы».

Профессор стал невыносим, но все-таки я с тоскою жду его возвращения. Старый Марамоту говорит, что Бвана Кубва не вернется, потому что его похитил злой Мзиму, принявший облик осла. Перед отбытием профессор сообщил мне важные сведения, которые произвели на меня большое впечатление. Во-первых: из закона Донды вытекает равноценность всякой информации— все равно, гениальными или кретинскими будут биты сообщений, но в любом случае их нужно сто миллиардов для создания одного протона. А значит, в равной степени и мудрое, и идиотское слово становится веществом. Это замечание в совершенно новом свете представляет философию бытия.

Может быть, гностики и Мани[70] были не такими уж еретиками, как это представила церковь? Однако возможно ли, чтобы Космос, появившийся от произнесения гептильона глупостей, ничем не отличался от Космоса, созданного из произнесенной мудрости?

Я заметил, что Донда что-то пишет по ночам. С большой неохотой он признался мне, что это новый его труд: «Introduction to Svarnetics, или Inquiry into the General Technology of Cosmoproduction»[71]. К сожалению, профессор забрал рукопись с собой. Знаю только, что, по его мнению, каждая цивилизация подходит в свое время к порогу творения Космоса. Мир сотворяют в равной мере и те, кто сверхгениален, и те, кто впал в абсолютный идиотизм. Так называемые черные и белые дыры, открытые астрофизиками, — это места, в которых необычайно мощные цивилизации попытались обойти барьер Донды или выбить из-под него основы, но ничего из этого у них не вышло, сами себя вышибли из Вселенной.

Казалось бы, нет уже ничего более великого, чем эта мысль. Но нет. Донда взялся писать методику и теорию Творения!

Признаться, более всего потрясли меня слова, сказанные им в последнюю ночь перед его экспедицией за табаком. Мы пили молоко кокосовых орехов, заброженное по рецепту старого Марамоту, — ужасное пойло, которое приходилось все-таки употреблять, потому что жаль было трудов, потраченных на его приготовление. Не все было так плохо раньше— хотя бы виски! И вот, прополоскав рот родниковой водой, профессор сказал: