Том 8. Под крышкой гроба

— А если посмотреть с другой стороны? В умирающем городке бывшие рабочие влачат нищенское существование на социальное пособие. И вот появляется возможность встать на ноги, но им мешают разжиревшие профсоюзные политиканы, озабоченные только тем, чтобы содрать побольше взносов в свою казну.

— Ну и что?

— Мечта газетчика и кошмар для профсоюзного лобби.

Задумчиво помолчав, Тод хлебнул пива и поставил кружку.

— Провалиться мне на месте, если ты не прав.

— Я думаю, они замыслили более хитрую игру. И я ее разгадаю, Тод;

Допив пиво, Тод налил себе еще и очень серьезно посмотрел мне прямо в-глаза.

— Скажи, малыш. А этих старых работяг не, уволят? У меня как-то странно сжалось сердце, и я поднес к губам кружку, чтобы скрыть выражение своего лица. Потом, опустив ее, я взглянул на старика.

— Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы этого не случилось.

Видно, мой ответ успокоил его, и он с улыбкой кивнул головой.

— Ну, ты точно как твой папаша.

— Спасибо.

— Жаль, ты его не увидел.

— Могу посмотреться в зеркало, Тод.

— Это точно. Ты и деда своего там увидишь. А где же твоя девчушка?

— Работает. Боюсь ей надоесть.

— Болтай. Эта девчушка по уши в тебя влопалась, — он обтер рот рукой, глядя на меня смеющимися глазами.

— Скажи-ка мне, где у вас телефон? — спросил я.

— Там, в холле. Хочешь еще какую-нибудь кашу заварить?

— Немножко.

— Ну и бойкая молодежь пошла, — заключил Тод.

Дворецкий был невозмутим, деловит и отрешен. В каком-то смысле он тоже был наемником, готовым выполнять порученное, пока его устраивала плата. У таких людей особое чутье на удачливых игроков.

— Привет, Харви, — чутье сработало, и Харви встретил меня улыбкой, в которой никто, кроме меня, не заметил бы ничего особенного, и распахнул дверь.

— Мисс Пэм и мисс Веда дома, сэр.

— А Люселла?

— Напилась, сэр. Я не слишком резок?

— Нормально, Харви. А братья?

— На совещании, сэр.

— Великолепно. Я выбрал удачный момент.

— Ия так думаю, сэр.

— А почему ты так думаешь, Харви?

Он смотрел на меня прямо, без улыбки, без удивленно поднятых бровей, как смотрит пес в стае на своего вожака, молча признавая его силу.

— Потому что после вашего приезда, сэр, вы были предметом бесконечных обсуждений.

— Надеюсь, ничего хорошего обо мне не говорилось?

— На этот счет можете быть спокойны, сэр.

Взяв у меня пальто и шляпу, Харви проводил меня до дверей гостиной.

— Мне сообщить о вашем приезде?

— Не стоит.

Два женских голоса донеслись до меня уже на подходе к библиотеке. Несмотря на возраст, голоса у них остались прежние и звучали так же, как в те времена, когда эти визгливые мерзавки с тощими косичками хихикали из-за портьер, наблюдая, как мне задают трепку, и распускали сопли, стоило их застукать с ворованным куском сахара.

Привычно переругиваясь, они шипели друг на друга, как две змеи, даже не заметив, как я вошел в комнату.

— Кончайте базар, дамы.

Веда мгновенно обернулась на голос, готовая дать отпор со своей обычной наглостью и ядом, но замерла с испуганным выражением, которое, словно в зеркале, отразилось и на лице Пэм.

— Сядьте и не вякайте, — приказал я, подошел к письменному столу, взял сигарету из хрустальной сигаретницы, закурил ее и с отвращением бросил на ковер, раздавив каблуком. Закурив свою, привычную, я со значением улыбнулся сестрам, так что они замерли в креслах, не отрывая от меня глаз. Их ненависть, казалось, заполняла комнату, как дым.

Сценка — просто блеск! Налюбовавшись всласть, я сел за дедов стол, в его любимое кресло, и, удобно устроившись, наблюдал, как они, перебирая на коленях своими мышиными лапками, видели испуганными глазками не только меня, но и деда.

— Прошлый раз были только цветочки.

Привыкшая блефовать в игорных притонах Лас- Вегаса и Монте-Карло, Веда попыталась осадить меня:

— Догерон, я не потерплю…

Козыри были у меня, и я прервал ее:

— Ты эти штучки брось, мы уже не дети. Правда, моя задница запомнила те денечки на всю жизнь. И если ты попробуешь умничать, я тебя положу на колено и так отделаю своим ремнем, что у тебя шкура с хвоста слезет. Не все же вам любоваться моей поротой задницей.

— Это уж слишком!

— Открой еще раз рот и увидишь.

Вжавшись в кресло, Веда судорожно вцепилась в подлокотники. Я перевел глаза на Пэм.

— Это и к тебе относится, только тебя я не выпорю, а дам пинка под зад.

Челюсть у нее отвисла, и я видел, как она попыталась сообразить, что бы сказать в ответ, но так ничего и не выдумала.

— Где старина Марвин? Твой муж.

Слова с трудом выходили из нее:

— Уехал… в город.

— Наверное, трахается с бабенкой на заднем сиденье автомобиля. И не осудишь его. От тебя-то ему ничего не перепадает.

Пэм негодующе рванулась вперед в своем кресле, но я продолжил:

— Не дергайся, крошка. Тебе было четырнадцать, когда ты впервые попробовала вкус любви. Именно вкус. Помнишь того жеребца, посыльного?

Сестричка чуть не брякнула в обморок. Залившись краской до корней волос, она беспомощно смотрела на Веду, но и у той на лице было полнейшее изумление. Пэм подняла руку, словно пытаясь меня остановить. Но я уже разошелся.