Андрей
Коновалов. Ты будешь учиться в Германии. В маленьком городке, среди лесов. Поедешь по Рейну. Будешь бродить пешком, в костюме туриста, по горной стране. Пройдешь Швейцарию, до Сен-Готарда. Оттуда увидишь юг.
Андрей. Не надо.
Похитонов. К завтраку Матвеич добыл такой спаржи, – что-то исключительное. Должен сказать, что некоторые блюда, например, устрицы, спаржа, стерлядь, приводят меня в транс. Я, конечно, человек порочный. А, вы тут разговариваете. Меня стесняться не надо.
Смущенно закладывает руки в карманы и проходит.
Андрей. Ты, отец, не беспокойся.
Действие второе
Небольшая гостиная в доме Коноваловых. Обстановка сдержанная, не без вкуса. Время около полуночи. Из сада доносятся голоса: у Жени гости, день ее рождения.
За пианино, спиною к зрителю, сидит Андрей Он играет сонату Бетховена Справа и слева от пианино – двери. В правых дверях, в портьере тихонько показывается Таня. Только момент он не замечает ее. Потом прекращает игру.
Андрей. Меня не обманешь. Я чувствую твои шаги.
Таня
Андрей. Женя веселится!
Таня. Вытащили под липы стол, висят фонарики. Много неизвестных мне молодых людей. Конечно, вино.
Андрей. У меня с ними плохо клеится. Играю. Но в сущности, и это вздор. Я очень скверный музыкант. Как был бездарен в двенадцать лет, когда разучивал этюды Hanon, так и остался.
Таня. Чтобы так играть, как ты, надо быть сколько-нибудь способным.
Андрей. Сколько-нибудь! Сколько-нибудь я ко всему способен, а как следует – ни к чему.
Таня. Скажи, правда, дядя Федя хочет отправить тебя за границу, в Германию?
Андрей. Уж рассказал!
Таня. Что ж тут удивительного? Ты ему сын. Конечно. Ему интересно… про тебя.
Андрей
Таня. Я не знаю, Андрей. Не могу ж я так держаться, будто ты мне неприятен.
Андрей. Неприятен! Что за слова.
Таня. По-моему, дядя Федя прав, что тебе надо уехать. Будь я твоим отцом, то же самое б сказала.
Андрей. Конечно, прав. Непременно уехать, заниматься философией, искусством, дабы создать себе жизнь, более достойную, чем у него. Все его слова. И как легко их говорить! Но чтобы все это проделать, надо стремиться, сильно хотеть эту науку, и эту Германию. Почему вы думаете, что я именно хочу их? Обо мне составилось мнение, что я серьезный, замкнутый юноша, и мне предстоят какие-то горизонты. Это все пустое. Просто я немного грамотней Гаммера. Потому так и кажется.
Таня. Ты же сам раньше говорил, что тебе тут не нравится. Что хотелось бы новых людей, простора, творчества. Господи, я так тебя понимаю.
Андрей. Раньше! Может, и говорил. Теперь ничего этого нет.
Таня. Андрей, а если это тебе кажется только?
Андрей. Я был раз на католическом отпевании. Когда выносили гроб, орган играл этот марш. Я всегда в церкви, на похоронах или свадьбе, думаю: придет день, и ты будешь лежать здесь, лицом вверх, и над тобой будут кадить священники, и напевы эти зазвучат.
Таня. Бог с тобой!
Андрей. Не безразлично ли? Жизнь, смерть…
Таня. Бог знает, что говоришь! Ты что-то думаешь, и что думаешь, то нехорошо: грех.
Андрей. Весной, в прошлом году, я страшно тосковал. Раз я сидел в саду и о чем-то думал. Ты подошла. Был очень солнечный день. Ты была в светлом платье, с маленькими голубыми цветочками. Что ты прихрамывала, это прекрасно было. Ты вся была, как волшебная Сандрильона. Ты сказала: «Андрюша, поедем кататься по Москве-реке».
Таня
Андрей. Я тогда же понял, что все безнадежно. Я чуть не умер в ту минуту от счастья, и тоски. Я стал другим. Прежде много читал, учился. Хотелось иной жизни. Но это ушло. Я жил как во сне. Постоянно думал о смерти: «Тебе надо уйти отсюда!» Как он это странно сказал.
Таня. Да… вот что… Да ведь он это про то: из этого дома уйти.
Андрей. Я уж тогда чувствовал, что ты любишь. Но все-таки… ясно я не знал.
Таня. Господи, как это я…