Ихнилат же рече: «Разумехъ, яже предложил еси. Но познай, яко всяк, приближайся царю, не за ради житейскыа пища приступает, но славы желает, еже възвеселити други, враги же опечалити. Худых бо мужии нижних любовно есть еже доволном быти, и еже обрящут, и обыкнути; зане и пес, кость обрет, гложет ю. <...> Высокоумный же муж не до нижних стоит и худых, но горняа ищет и достойнаа им гонит. Якоже и лев, аще заеца дръжит и видит велъблюда, оставляет заеца и вльблюда гонит. Или несть си, яко пес опаш виет, дондеже пищу приимет <...> великому же елефанду отвращающуся и не приемлющу пища, едва укрощениемъ ядуща? <...> Аще бо великоумный мужъ и благоподателный не на длъго житие проводить, но длъгоживотенъ вменяется, а иже житейскою теснотою живяй, не моги ни себе, ни иныа плъзовати, маложивотенъ есть сый и страстенъ, поне аще и въ глубоку достигнеть старость». <...>
Стефанит же, въсприим, рече: «Разумехъ, яже глаголеши, но разсмотряй, яко всякъ жало имать.[204]
И егда есть кто в равночестных честенъ, достоит ему доволну быти о своем степени. Таци бо есмы и мы <...> и тем же лобзаим наше число».[205]Ихнилат же рече: «Обще есть житейское достояние. И великоумный муж присно творить достоание своему въсхожению, скудоумный же присно сходить. Тяготно бо есть, еже от нижних горе въскацати, удобно же от горних сходити, едва же въсходить. <...> Подобает убо и нам горняа искати, елико по силе, и не точию о своем степени стояти, но и на другии преходити. Хощу бо Лвова сумнениа присвоение обрести, еже к нему беседованием. Зрю бо его ужасна и всюду недоумеющася вкупе съ своими воины и мню, яко получу достоание некое от него».
Стефанит же рече: «Како разумелъ еси, яко Лев недоумеет?» Ихнилат же рече: «Разумех моимъ помышлениемъ. <...> Разумный бо мужь может разумети и ближняго своего помышлениа, сматряа его по преложению и по образу». Стефанит же рече: «И како благодать възможеши обреести от Лва, николиже царемъ поработав, ни художества имы беседованиа их и наказованиа?» Он же отвещавъ, рече: «Мудроумный мужь весть ходити, в немже и искушения не имать <...> безумный же, в немже ся есть научилъ, и в том погрешаеть». Стефанит же рече: «Царь не обыклъ есть блъша приимати что от себе, но ближняго прочим. Подобит бо ся
Ихнилат же: «Разумех, елика глаголеши, и истинна суть. Но знай дружины наша, яко не бяху преже таковии, но взидоша от нижних. Хощу убо и азъ таковым начати. <...>
Глаголет бо ся, яко отрок некый,[207]
приседя царскымъ вратом, гръдость отложив и ярость умякчив, и досажение трьпя, и всем покоряяся, скорее убо къ цареви присвоиться. Тако и аз, егда приближуся къ цареви и разумею обычаи его и нравы его и угодя ему хитростью о всем, и мнит ми ся, яко таковым образом възлюбит мя Лев и болша от иных покажет мя. Мудрый бо муж и разумный может истинну приложити и лжу составити, якоже изрядный писець презнаменает истинну и влагаеть беседы некыа приличны времени». Стефанит же рече: «Аще таковая советуеши, не подобает ти еже у царя присвоение. <...> Писано бо есть, яко никтоже от мудроумных дръзает на три сиа вещи, аще ли дрьзаеть, едва от них спасетъся: сиречь еже къ царемъ приближение, и еже яд пити за искушение, и еже въверити женам таины. Подобенъ есть царь горе бреговитей, едва преходней и всякими овощми и водами умножаему; на ню же въсхожение удобно и пребывание бедно».[208]Ихнилат же рече: «Истинну реклъ еси. Но иже на беды не дръзает не получает желание, ниже всякоа вещи бояся,
Ихнилат же шед ко Лву и поклонися ему. Он же въпроси его: «Где пребыл еси толико время?» Ихнилат же рече: «Неотступно приседя царьскым вратом, надеявся потребенъ быти в некоей работе царству ти. Знаю бо, яко многажды в некых вещех потребни бывають и худии мужие, множицею и въ великых потребах ползуют. Якоже древо повержено на земли потребно есть некогда к чесанию уху». Якоже убо услыша Левъ таковаа словеса <...> и рек своим: «Си благоразумный и словесный муж многажды