Том 8 (XIV - первая половина XVI века, переводная литература)

Глаголеть бо ся, яко левъ некый обиташе травоносно поле и водоносно, в нем же родове зверемъ различни пребываху и обилно от оного поля насыщахуся и веселяхуся. Точию же от страха лвова ужасаеми, совет съвещавше, приидоша ко лву, ркуще ему: “Совещахом вси вкупе, о царю, яко да тебе трудов избавим и болезней, себе же самем безпечалие сотворим. Ты убо со многым трудом и потом единого ловиши от нас на коиждо день, мы же пакы, боящеся твоего лова, трепетни пребываем. Достоит убо нам, яко на всяк день украшаемъ твоа трапезы кроме трудов”. Еже угодно явися лвови. И проводишя дни многи, жребиа творяще другъ къ другу: и на кождо их жребий бяше, посылаху его къ лву. И якоже жребий доиде до заица, и рече к ловцем.[215] “Аще послушаете мене, о ловци, избавлю вас от тяготы сеа, яже стражем”. Они же реша: “Еже хощеши, сотворим”. “Рцете к ведущему мя нескоро вести мя к нему. Егда близ будет, да скрыються, аз же да отвещевау”. Они же тако сотворишя. И шед заець медлено ходом, якоже лву разъяритися гладом, и яко явися заець единъ, и глагола к нему: “Почто доселе укоснел еси, а не яко и прочии скоро пришел еси?” Онъ же рече: “Заеца друга своего влечах к тебе, и некый левъ стрете мя и похоти его. Много же ему пригласих и засвидетельствовах, яко лвовъ есть, и не послушав мя. <...> Аще убо хощеши, веду тя к нему”. Лев же разъярився, рече заецу: “Последую ти, где есть”. И поведе его заець в некый кладенець глубок зело, и створи его приникнути, яко да лва оного видит. И приниче с ним и заець, и рече: “Видиши ли лва, иже похыти твоего заеца? И сей заець у него есть”. И показа ему свою сень въ воде и лвову. Иже видев левъ и мневъ, яко тако есть, въверже себе въ кладець и удавися».

Стефанит же рече: «Аще разумееши, яко неприятель Лву Телець, и можеши погубити его, дело начни». Онъ же рече. «Ибо ты и аз[216] и инии мнози от нас презрени бышя Телчияго ради присвоения. Аще ли се не можеши сотворити, отчасти таковаго начинания, препинание бо се есть и преступление». <...>

Таже единою от дни вниде Ихнилат ко Лву скорби исполненъ. И въпроси его Левъ о скръби, и рече: «Егда нечто ново приклучися?» <...>

«Приклучися вещь некаа неполезна тебе же и мне. Но егда беседуют кто и разумеет, яко беседы его не угодно суть послушающему, к тому же, еже глаголати не смеет, аще и за ползу будет послушающаго, аще же познает, яко приятна суть словеса его, тогда благоразумне и усръдно беседует. Увидев убо тебе, о царю, разумом и мудростью украшена, и дръзах, еже беседовати царству ти, о нихже слышати не хощеши. Добре бо знаеши известнаа истинаа работа моа и надеюся, яко истинна явит ти ся глаголи мои. Наша бо душа по тебе суть до смерти, и нужно ми есть полезная и удобная не утаити тебе. Не подабаеть бо ни рабу от своего господина утаити, ни болящему от врача достоит болезнь свою скрыти, ни убогому нищету свою пред другы своими прикрыти. Увидех бо от некоего достоиноверна, яко Телець к боляром твоим беседова им и рече им: “Искусих Лва и разумех известно мужество его и разум и обретох его въ всих неполезна”. И от таковых словес, о царю, познах безстудье его и препинание: како толико превознеслъ еси его паче всех и равночестна ся того себе сотворил еси, темже не токмо же се, но и на убьение твое уготовися, и сему непрестанно поучаеться и помыслил есть твою похытити власть. И подобаеть царемъ, егда каковаго когда исправят кого, смертию его преже ниизлагати, дондеже хотение свое не свръшить. Сему же бывшу, вси в тишине пребудем. Доволнии бо мудростию человеци всяким образом тщаться не впаднути въ злаа падения, а меншии разумом и страшливии впадауть убо когда, промышляут же свое избавление, а иже до конца неполезни мудростиу, аще и впаднут, никогда же избавления обрящут. И се подобно есть трем рыбам.

Глаголеть бо ся, яко в некоем блате близ рекы три пребываху рыбы. От них же едина бо бяше мудрейши, другая же маломудра, третьая же никакоже. <...> И приклучи же ся некая вещь в некый день мимоити два рыбаря при таковем блатци, совещаста другъ къ другу, яко егда възратяться, уловят рыбы оны. Мудрейшая убо рыба, егда услыша таковое слово, избеже из блата и поиде к реце, а прочии две рыбы, нерадивьше о своем спасении, осташа въ блате. Рыбари убо, дошедше, заградиша блато от рекы со утврьжениемъ. Еже видевши, средоумнаа рыба раскаяся, како преже не избеже, и рече к себе: “Такова есть нерадящихся кончина! Которая убо хитрость моему спасению? Но аще и будет всуе потщася, обаче елико мощно ми есть, да хитрствуу о своем спасении полезнаа”. Таже створи себе и мертву, и та мертвая рыба по воде носима бяше. Ей же веровавше, рыбаре, своима рукама явше у, и положиша посреде блата и рекы. Абие скочивше рыба она в реку спасена бысть. Безумнаа же рыба, бегавши много семо и овамо, нужно уловлена бысть» <...>.