Том 8 (XIV - первая половина XVI века, переводная литература)

Глаголеть бо ся, яко в некоем источнице пребываху два норца и желва, и любяху друг друга. Некогда же по днех мнозех оскуде вода от источника. И достуживше си норци, восхотеша бежати от места оного. И рече им желва: “Вам убо несть печали о оскудении воды. Вем бо, яко летающе крилы своими обрести имате воду. <...> Но мне, оканней, горе! Камо заползети или где? Молю вы ся убо, возмите и мене съ собою и принесите аможе хощете”. Норци же рекоша: “Аще не преже обещаешися намъ, яко да не проглаголеши, дондеже отнесем тя, не имаши поити с нами”. Она же съ клятвою обещася им не проглаголати на пути. И вземше норци древо право, повелеша ей древо ухапати в половине. И егда ухапа желва древо, тогда норци краа древу вземше, въздвигоша на въздух съ собою и желву. Случи же ся некоим человеком путем онем мимоити <...> възреша горе и видеша желву межу норець висящу, удивишася, глаголюще: “Видети чюдо и знаменье, желва бо посреде двою норець на въздусе летит”. Желва же, слышавши се, отврьзе уста своа проглаголати противу беседе имъ, и тако отвръзши уста своа проглаголати, паде на землю и сокрушися. Тако збудется, иже не съвръшает обещание».

Телець же рече: «Не тако безстудно начну о Лвове погыбели». Ихнилат же рече: «Аще видиши на Лве знамение таково, веруй моим словесем: сиречь очи дивнии кровавыи, устремление неодръженно и колебание часто опаши его, тогда разумей, яко на тя готовится».

Таже вниде Телец ко Лву, видевъ его изменена образом и знамениа вся, яже рече ему Ихнилат показающа, и ярости наполнився и рече: «Болши есть въ гнезде змиеве пребывати, нежели у царя». И сия рек, на противление Лву ста. Видев же Левъ таковая, приплетеся с ним на брань.

Бяше же тамо Стефанит; призва своего друга Ихнилата и рече: «Вижь и лесть, юже еси сшил, и кончину сматряй. Лва бо посрамил еси и Телца погубил еси. Не веси ли, яко мудрый пръвосоветник царевъ не оставляет его на брань устремитися, аще миром мощно есть уткмение быти, аще и врази немощни будут? Мудрость бо многосилныя побежает. Аз же отнелиже видех твою гордость и лакомство и разумом познах, яко не имаши добро сотворити. Ничтоже бо ино не погубляет владалца, точию же приимати словеса от таковых, якоже еси ты. <...> Украшает словеса разумом, а разум правдою, подаяние — тихость, благозрачие образа — душевнаа красота, богатьство же — и милостыни, еже къ требующим, а животу — здравие и веселие. Разумей о сих, яко разумом бодръ есть мудрый, и упивается неразумиемь безумный. Тако бо стражут и лиинаковии очи,[224] зане праздныи не могут видети, того ради в нощи летают. Всяк бо царь, иже таковы рабы имат, подобенъ есть воде чисте и красне, исплънене же внутрь ядовитых зверей,[225] и еже воде не смеет приближитися, аще и зело безводием опаляется. Ты бо никогоже въсхотел еси присвоитися, паче тебе у Лва. Но царство съ множьством люди состоится, якоже море со своими волнами, и тако бо страшно плавающим являеться. Безумно бо есть, еже временно любити кого, и радоватися погибели дружней, а себе пльзы искати. Совета блага ничтоже крепчайши, и дела прогадлива ничтоже пакостнейши. К сим же вем, яко зане ти таковая беседую и поучаю тя, тяжек ти являюся. Рече бо от мудрыих: не обличай безумна, да не возненавидит тебе.[226]