Том 8 (XIV - первая половина XVI века, переводная литература)

Левъ же рече: «Разумех притчю твою, но мнит ми ся, яко несть льсти никоеа въ Телци, зане никое зло пострадал есть от мене». Хнилат же рече: «Зане несть никое зло от тебе, того деля на тя толико лукавьствует.[217] Толико бо его възнеслъ еси, яко ни на един степень взирати, точию на твой. Истовный бо муж смирение показает, дондеже и санъ некый достигнет, емуже несть достоинъ, и егда достигнет, мыслит и на другий санъ с лестию предоити. И за ничто ино работает царю, точию еже получити истинное желание. И твориться кроток, дондеже достигнет упование, и, егда получит, пакы лукавый свой обычай обращаеться. Якоже и песия опашь естьствомъ крива сущи и неисправлена, егда же ужем свяжется и протягнеться, тогда права, и егда развязана, абие крива сущи и развращенна по своему обычау бывает. Сия разумей, о царю, яко не приемля от своих приятель словеса приятелна, подобно есть болному мужу, иже врачевнаа былиа полезнаа горчины ради отвращающася и не хотяща пити, но преслушающа врача. Глаголеть бо ся, яко болши есть по огню и по змиям ходити, нежели жити съ злосъветными мужми».

Левъ же рече: «Благоумне глаголеши, аще и сверепе. Но убо вменим Телца, яко врагъ мой есть, не возможет бо повредити мя, траву бо ясть, а не мяса. Паче аз, кровоядець сый, того бых снелъ».

И псира корида и пилое.[218] Ихнилат же рече: «Да ся не прельстиши таковым помысломъ. Глаголеть бо ся, яко аще кто тя учредит, не въвери ему своа таины, дондеже видиши веру его и друголюбие, да не подобно постражеши, еже и вошка.[219]

Вошка некаа у некоего велможи в теле в мало время крыяшеся, питающися крови его и тихо ползаущи, неведома бяше. Въ едину же от нощи приде гостиа ея блоха, яже напрасно и без разума уязви спяща мужа и пробуди его. И въскоре въстав с постеля своея и взискавъ, обрете вошку и уби ю. Блоха же, отскочивъ, спасеся. Аще убо ты не убоишися Телца, но егда въстанут на тя, иже суть у тебя, тогда убоишися».

Левъ же, таковым словесемъ веровав, рече: «Что подобает о сих творити?» Хнилат же, въсприим, рече: «Гнилый зуб инако не исцелеет, точию да извлечется, и злаго ястия яд блеванием отгонится». Лев же рече: «Отселе да реку ему, да идет, аможе хощет. И тако избавлюся поношениа и печали, ничтоже зла въздавъ ему против службе и любве его, якоже мне показа». Ихнилат же рече, знаяше бо добре, яко, аще побеседуеть Телець со Лвом, уразумееть лесть его, того ради рече ко Лву: «Мнит ми ся, яко неполезно тако быти. Аще бо разумеет Телець, яко ненавидим есть от тебе, на противление и на брань оплъчится. Мудрии бо царие яве мучат яве согрешающаго,[220] таино мучити таино согрешаущаго». Лев же рече: «Егда по наваде царь нанесет некоему муку, а не со истинною и судом, себе паче бесчестит зело, и срам велий[221] от люди сих ради будет ему». Инилат же рече: «Егда придет к тебе Телець, готовъ буди и разсматряй: прьвее у очиу разумееши, яко советник есть. Узриши бо изменение лица его и трепет удов его, и на десно и на лево колебящася, и рогъма зело бости хотяща». <...> Левъ же рече: «Аще таковаа знамениа вижу на нем, верую глаголомъ твоим».

Въсхоте Ихнилат ити таи к Телцу и въздвигнути его на Лва. Но смыслив, яко аще бес повеления Лвова беседуеть с Телцем, и уразумеет лесть, Ихнилат же рече: «Аще повелиши ми, о царю, поиду к Телцю и видя его совесть,[222] и не утаиться съветъ его от беседы его». И повеле ему Лев поити. Вшед же Ихнилат к Телцу и вниде к нему, дряхлъ и скръби исполненъ. Телець же с радостию приимъ его и о коснении въспроси его, глаголя: «Что бысть вина, еже не приходиши к нам?» Ихнилат же рече: «И кое добро есть, еже не владети собою и ходити после господина неистинна и нетверда въ вере!» Телець же рече: «Егда приклучися вещь некаа нова?» Ихнилат же рече: «И кто может отречи убежати? Или кто царемъ работая или приступая без вреда будет? Подобни бо суть владящии дурным блудным женам, иже многим мужем примешаються. Или егда учаться дети писменем и приходят и отходят присно, друг друга варяющи. Не веси ли убо дружбу и любовь нашу, яже имехом посреде нас? И како бых азъ повиненъ тебе, зане тя ко Лву приведох, того ради хощу благоразумне беседовати ти. Рече бо ныне от верных ми истинных, яко Левъ беседоваше къ своим си, яко: “Хощу Телца снести, одебеле бо и отолъсте”. И сих слышав, придох сказати тебе, яко да промыслиши о себе».

Яко бы слыша Телець таковаа словеса, изоумевся и смысли на длъзе, и рече: «Что зло сотворих Лву или боляром его, яко да таковаа смыслять о мне? Но иже около его позавидешя ми и нечто ложно изрекошя на мя. Лукавии убо и завистливии мужие никогда убо добра за добрых беседують». <...>